везде щели… пол скрипит…»
   Только к концу XIX века в крупных городах – сначала в общественных зданиях и 
на улицах, а затем и в частных квартирах – появилось электрическое освещение, 
постепенно вытеснившее керосиновое, свечное и газовое.
 
Добывание огня
 
   Заголовок – словно из романа о доисторических временах, между тем еще в 
столь знакомую нам по литературе пушкинскую эпоху добыть огонь было делом 
весьма хлопотным. Разумеется, в домах это облегчалось постоянным наличием в 
топке печи «жара», то есть тлеющих угольков. Погас жар – можно было попросить 
уголек у соседей. Наконец, негасимый огонь горел в масляной лампадке под иконой.

   А как можно было получить огонь в пути, на новом месте? Его добывали ОГНИВОМ 
(или КРЕСАЛОМ, МУСАТОМ, что одно и то же), то есть стальным брусом, ударяя его 
о твердый камень – кремень и ловя искру на ТРУТ – высушенный гриб, по названию 
трутник, или попросту пережженную тряпицу. В Великую Отечественную войну, когда 
спичек и зажигалок недоставало, этот древний способ на время возродился (его 
хорошо помнят участники войны), с той разницей, что вместо трута употреблялся 
жгут – сплетенные хлопчатобумажные волокна.
   Но чтобы разжечь костер или печь, зажечь свечу, требовалось превратить 
тление в горение, что вовсе не легко. Этому служили СЕРНИКИ, или СЕРНЫЕ СПИЧКИ,
 – лучинки, обмакнутые в расплавленную, а потом затвердевшую серу. Федор 
Иванович «высекает огонь, зажигает серничек синим огнем, потом свечку», – 
говорится в «Воспоминаниях» Л. Толстого.
   ЗАЖИГАТЕЛЬНЫЕ СПИЧКИ, с помощью которых огонь получали непосредственно, 
появились в России только в 1830-х годах. Горючая смесь на их головках состояла 
главным образом из белого фосфора и той же серы, поэтому они по привычке долгое 
время также назывались серничками или серными спичками. Вероятно, именно такую 
«серную спичку» засветил Печорин в «Тамани» Лермонтова, встретив слепого 
мальчика. Даже донские казаки в «Тихом Доне» Шолохова называют обычные, 
современного типа спички серниками.
   ФОСФОРНЫЕ СПИЧКИ зажигались от трения о любую твердую и сухую поверхность. 
Носили их в металлических – стальных или серебряных – коробках, об которые и 
терли головки. Спички легко самовозгорались, поэтому деревянные или картонные 
коробки не годились. Другим их недостатком была ядовитость белого фосфора – 
попадание его в органы пищеварения грозило смертельным исходом. Любинька в 
«Господах Головлевых» Салтыкова-Щедрина покончила с собой, глотая головки 
фосфорных спичек.
   В 1855 году в Швеции изобрели бесфосфорные, безопасные спички, которые 
постепенно вытеснили прежние и долгое время назывались ШВЕДСКИМИ (вспомним 
рассказ Чехова «Шведская спичка»). Для их зажигания требовалась особая терка, 
вначале прилагавшаяся отдельно, а затем приклеивавшаяся к коробку. Как мы знаем,
 эти спички выдержали испытание временем.
 
Мелкие вещи
 
   Письменные принадлежности сильно отличались от современных. До середины XIX 
века писали ГУСИНЫМИ ПЕРЬЯМИ, для чего их надо было особым образом оттачивать – 
«чинить»; отсюда «перочинный ножик». Некоторые чиновники делали это столь 
искусно, что их только за это и держали на службе, ежели других способностей 
они не проявляли. Стальные перья внедрялись туго, особенно в учебных заведениях,
 – считалось, что они портят почерк. В романе Достоевского «Идиот» князю 
Мышкину, чтобы испытать его почерк, Аглая предлагает: «Вот перо, и еще новое. 
Ничего, что стальное? Каллиграфы, я слышала, стальными не пишут».
   Написанное чернилами высушивали мелким песком, который хранился в особой 
ПЕСОЧНИЦЕ. «Большой квадратный конверт шумел тогда, как детская погремушка, по 
причине песка, которым густо посыпалось письмо», – вспоминает П. А. Кропоткин в 
«Записках революционера». Кстати, конверт в то время часто называли КУВЕРТОМ – 
так, например, постоянно у Тургенева.
   Конверты запечатывались сургучом, к которому прикладывалась специальная 
именная ПЕЧАТКА с инициалами или гербом, или заклеивались ОБЛАТКАМИ – бумажными 
кружочками, смазанными клеем. Вот как Татьяна Ларина запечатывает письмо 
Онегину: «Письмо дрожит в ее руке; / Облатка розовая сохнет/ На воспаленном 
языке». Мимоходом отмечу здесь тогдашнее значение слова «воспаленный»: не 
воспалившийся от болезни, а распаленный, разгоряченный от волнения.
   Слово «бумажник» в современном его значении вошло в язык поздно: одно время 
этот предмет называли КНИЖНИК или даже КНИЖКОЙ (по сходству) – так у Гоголя – 
или ПОРТФЕЛЬ. Поэтому не будем удивляться, читая в «Нови» Тургенева, что 
Сипягин достал из кармана «портфельчик и вынул оттуда карточку», а в «Бедных 
людях» Достоевского – о том, что «его превосходительство вынимает книжник и из 
него сторублевую».
   Карманные часы большой точности назывались по выпускавшей их французской 
фирме БРЕГЕТ. Они напоминали о времени боем: отсюда «пока недремлющий брегет / 
Не прозвонит ему обед» в «Евгении Онегине». В рассказе «Часы» Тургенева узнаем, 
что герой «приобрел себе настоящий брегет, с секундной стрелкой, обозначением 
чисел и репетицией». Числа здесь – дни месяца, РЕПЕТИЦИЯ – механизм для боя.
   У Куприна есть рассказ «Брегет» – история исчезновения дорогих часов, 
кончившаяся трагически. Как и другие пружинные часы того времени, брегет 
заводился не заводной головкой, а особым ключиком, привешенным на цепочке.