А вот рассказ того же Тургенева «Конец»: «Дом Талаганова, маленький, 
приплюснутый, полусгнивший, похож был скорее на плохую крестьянскую избу, чем 
на жилище помещика».
   И все это – в середине XIX века, до крестьянской реформы 1861 года, то есть 
в то время, когда помещики оставались господствующим классом России и далеко 
еще не разорились и не обеднели в общей своей массе.
   Вспомним и Татьяну Ларину, которая называет свой родной дом «наше бедное 
жилище».
   Впрочем, дело было вовсе не всегда в достатке хозяина-душевладельца. 
Причиной могли быть и скаредность, некультурность, равнодушие к комфорту.
   Дом состоятельного Собакевича в «Мертвых душах» крепок, но неказист, «вроде 
тех, какие у нас строят для военных поселений и немецких колонистов». У 
богатейшей Арины Петровны Головлевой в романе Салтыкова-Щедрина – «печальная 
усадьба… на тычке, без сада, без тени, без всяких признаков какого бы то ни 
было комфорта… Дом был одноэтажный, словно придавленный, и весь почерневший от 
времени и непогод».
   Конечно, наряду с такими убогими усадьбами стояли пышные палаты Троекурова в 
«Дубровском», дом старого князя Болконского под Смоленском («Война и мир»), дом 
Ласунской в «Рудине», который считался «чуть ли не первым по всей…ой губернии. 
Огромный, каменный, сооруженный по рисункам Растрелли…» Неплохи были, судя по 
всему, и дом Манилова, «каменный, в два этажа» – редкость по тому времени, 
«почтенный замок» Евгения Онегина и кое-какие другие.
   И все же, что касается предреформенных помещичьих имений дворян средней руки,
 доверимся описанию Салтыкова-Щедрина в «Пошехонской старине»: «Дома почти у 
всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые, на манер длинных комодов… В 
шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и 
нештукатуренными стенами, ютилась дворянская семья, иногда очень многочисленная,
 с целым штатом дворовых людей, преимущественно девок, и с наезжавшими от 
времени до времени гостями. О парках и садах не было и помина… Сзади дома 
устраивался незатейливый огород… Не о красоте, не о комфорте и даже не о 
простоте тогда думали, а о том, чтоб иметь теплый угол и в нем достаточную 
степень сытости».
   Это не значит, что в быте дворян и их крепостных не было большой разницы. 
Достаточно прочитать «Утро помещика» или соответствующие главы из «Воскресения» 
Л. Толстого, чтобы убедиться, в каких невероятных, нечеловеческих условиях жила 
– как до, так и после реформы – крестьянская семья, скученная в полутемной, 
полухолодной, крытой соломой избе, готовой вот-вот развалиться и придавить 
жильцов. Зимой крестьяне разделяли жилище со своим скотом. Долгое время 
существовали так называемые КУРНЫЕ ИЗБЫ – из-за отсутствия трубы дым от печи, 
расстилаясь по избе, уходил только в двери и окна. Жилье русского крестьянина 
по существу мало менялось со времен Радищева.
 
Внутри дома
 
   Средоточием крестьянской избы была РУССКАЯ ПЕЧЬ. Она соединяла в себе 
функции обогревателя, плиты, постели (лежанка) и даже кладовки для мелких 
предметов обихода. Барские дома отапливались голландскими печами. В более 
богатых устраивались камины, создававшие своеобразный уют. Камины, чаще всего 
электрические и потому не столь привлекательные, бытуют и сейчас.
   А что же такое КАМЕЛЕК, то и дело упоминаемый в старой русской литературе? 
Да то же самое, что и КАМИН, только в ласкательной форме. Онегин, мечтая о 
Татьяне, сидел у камелька; у композитора П. И. Чайковского в цикле «Времена 
года» есть очаровательная пьеса «У камелька».
   Возле камина, для защиты от его жара, ставилась рама на ножках, обтянутая 
плотной, расшитой тканью, – ЭКРАН. Такой экран мы видим в комнате Настасьи 
Филипповны в «Идиоте» Достоевского.
   Схож с экраном был ТРАНСПАРАНТ – картина на натянутой ткани, освещенная 
сзади, но без, так сказать, жарозащитных функций. Такой транспарант стоял в 
комнате у Обломова.
   Стены жилых и приемных помещений в домах знатных вельмож выглядели подчас 
весьма своеобразно. Вспомните, у Грибоедова Чацкий говорит о жилище одного 
московского богача: «…Дом зеленью раскрашен в виде рощи…» Многие думают, что 
речь идет о наружной росписи дома, но это не так: в подражание Версалю и другим 
дворцам французских королей стены некоторых залов представляли собой как бы 
природные виды. Такие залы назывались БОСКЕТНЫМИ, от французского «bosquet» – 
роща. Однако большинство комнат богатых дворян были обиты тканью.
   Кстати, не задумывались ли вы, почему листы бумаги, которыми оклеены 
современные квартиры, называются обоями? ОБОИ – от слова обить (сохранился 
термин «обойные гвозди»), а современные обои наклеивают, и правильнее было бы 
назвать их «оклеями». Однако язык – великий консерватор, он сохраняет слово, 
даже когда предмет изменился, и это как-то обогащает наши исторические 
представления. Обои из ткани назывались ШТОФНЫМИ ОБОЯМИ (от немецкого слова 
«Stoff» – ткань); иногда это был дорогой шелк, иногда плотная хлопчатобумажная 
ткань – КРЕТОН, ныне забытая. Бумажные обои появились в России еще в XVIII веке,
 но широкое распространение получили с 20-х годов XIX века.
   В «Отцах и детях» Тургенева комната Аркадия Кирсанова оклеена обоями, а у 
богачки Одинцовой стены обиты «коричневыми обоями с золотыми разводами».
   Стены спальни старой графини в пушкинской «Пиковой даме» обиты китайскими 
обоями.
   Поначалу бумажные обои нередко называли попросту… БУМАЖКАМИ. Городничий