становится полезен -- спасибо ему за это!
     Милое  тщеславие!  ты  --  поплавок,  за  который  можно  ухватиться  в
жизненных  бурях;  ты  -- та  щепочка,  которая авось,  да и  выручит.  

     Чревоугодием  называют   насыщение   плоти,   минуту   ее  
неприкрытого
торжества. Первое ощущение вкуса жизни мы получаем благодаря пище. Здесь,  в
процессе   еды,  большой  внешний  мир  впитывается  и  усваивается  людьми,
превращаясь в основу основ Их "я" -- в телесность.
     Изысканной  пищей  человек  возбуждает  свое  тело  и  приводит  его  в
желательное для себя расположение. Тончайшие запахи разнообразных яств... Не
только  в теле, во  всем  человеческом существе  возбуждаете  вы вожделение.
Противно  природе  живого  не повиноваться  зову того,  что питает  жизнь. И
потому не знает исключений закон телесного пристрастия: для всякого человека
есть  тот  вид  яств, которому он так же покорен, как суровейшему требованию
долга, как заветной своей мечте, как желанию любимого существа.
     В  том,  чтобы  съесть  что-нибудь  --  первое  утешение наше  и первая
поддержка в час  невзгоды. О нет, я не хочу унизить помощь преданного друга,
совет  мудрого  наставника, самоотверженность бросающегося на выручку. Перед
всяким, даже самым скромным проявлением искреннего сочувствия и бескорыстной
помощи я благоговейно склоняю голову. Но мне непонятно в то же время, почему
в пренебрежении остаются многие неприметные мелочи, которые  оказывают нашей
душе столь необходимую  поддержку? Еда -- одна из таких "мелочей", и роль ее
в  стабилизации  человеческой  жизни -- и не только жизни, самой судьбы!  --
трудно  переоценить. Благодаря трапезе  наша  жизнь  вновь  входит  в  колею
привычного, размеренного существования. И пусть это только иллюзия, пусть на
самом деле случилось непоправимое, пусть наша участь печальна  -- но трапеза
внушает нам надежду жить. Даже ложная, эта  надежда не  может не согреть  на
мгновение нашу душу, не может не внушить  хотя  бы мимолетной бодрости. Даже
приговоренный  к смерти,  быть может, благодарен  последнему  ощущению вкуса
жизни, которым дарит его незатейливая пища. Однако не будем говорить о вещах
столь печальных...
     В  чревоугодии  многие  религиозные  проповедники  исстари  усматривали
греховное угождение плоти,  губящее  человека. Презирая  все  телесное, они,
разумеется,   не  могли   отнестись  терпимо  к  той  изысканной  заботе   о
наслаждениях тела, которая заключена в чревоугодии. Согласимся, что спасение
души -- главная забота человека. Однако он -- существо  во плоти; тело -- не
менее существенная  его  часть. Тот, кто в этом сомневается, пусть попробует
обменять свое тело на вторую  душу.  Забавно и грустно будет смотреть на его
существование, лишенное прелести видеть, слышать, осязать, впитывать запахи,
чувствовать тепло и холод,  каждой минутой бытия ощущать  свою смертность, и
оттого  неистово желать жить!  Как убога  личность того,  кто безразличен  к
наслаждениям любви, кто лишен  возможности кожей ощутить благосклонность или
неприятие окружающих. Удручающая картина перед глазами!  Долой двоедушие! Да
здравствует тело и источник его силы -- здоровый желудок!
     Здесь  мы  должны  развеять несколько наветов,  облыжно  возводимых  на
чревоугодие.  Первый  -- отождествление  чревоугодия и  прожорливости. Спору
нет,  умеющий угождать  своему желудку,  умеет ублажать его  обильно. Однако
важнее в  чревоугодии  -- разнообразие  яств, умение соткать тонкое  полотно
вкусовых ощущений, не смешать их в неверных пропорциях и не нарушить строгих
закономерностей  сочетания  различных   блюд.  Изысканная  пища  воспитывает
умеренность  потребностей   и   утонченность   их.  К  сожалению,  искусство
чревоугодия давно  захирело. В  нашем тусклом  мире от  него  остался жалкий
ублюдок  --  обжорство,  тем  отвратительнее, чем  голоднее предающийся ему.
Разве угадаешь в этом постыдном потомке изящного, утонченного предка?
     Второй  поклеп  --  в  неопрятности чревоугодия, в  неэстетичности  его
проявлений. Я  убежден,  что чревоугодие  -- не менее высокое искусство, чем
живопись,  литература или музыка. И  напрасно думают,  что все имеют  к нему
способности  --  было   бы  что  есть.  Нет,  как  и  во  всяком  ином  виде
человеческого самоутверждения, здесь необходима особая одаренность; но и она
приносит  плоды   лишь  после  долгого  труда.  Угождающий  чреву,  если  он
достаточно воспитан своей страстью, весьма переборчив  в еде, и  уже поэтому
опрятен. Даже удовлетворяющее  его вкус блюдо он никогда не станет есть  как
попало.  Ведь  каждому яству  присущ  свой  церемониал  его  отведывания.  В
процессе  принятия   пищи   должна   установиться  гармония  между  едой   и
человеческим организмом. В открытии законов этой гармонии и следовании им --
смысл  чревоугодия.  И  потому  вполне  развившееся  чревоугодие   порождает
гурманство -- эту искусную поэтизацию еды.
     Из изложенного ясно,  что  чревоугодники --  вовсе не те, кто  бездумно
набивают  себе  брюхо.  Среди  тех,  кто  никак  не  может  быть  обвинен  в
чревоугодии, встречаются и такие,  кто  ест сверх меры, и те, что недоедают.
Как   тех,   так   и  других   объединяет   равнодушное,  пренебрежительное,
невнимательное отношение к собственному телу и задаче установления  гармонии
между ним и средой. Они не  понимают, что в трапезе заключен один из высоких
смыслов человеческой жизни, и что обеденный стол способен обогатить личность
не меньше, чем самый прекрасный концерт, пейзаж или  незаурядный поступок. И
так же, как не  приученные к музыкальной гармонии  уши  слышат  в изысканных
мелодиях   лишь  шум,  так  и  за  разнообразнейшим  столом  лишенному  дара