замедленного действия»! 
      История же была такова. Однажды он, будучи еще пятилетним малышом, гулял 
с мамой по южному городу Одессе. Мама, как это с мамами обыкновенно бывает, 
засмотрелась на витрину магазина верхней одежды. А малыш, конечно, ничем 
подобным не интересовался и от скуки принялся оглядываться по сторонам, 
исследуя удивительный мир на уровне своего невеликого роста. И тут! Он! Увидел! 
Кису! 
      И конечно, он тут же потянулся к котику своей маленькой пятилетней 
ладошкой — с самым добрым намерением погладить его. Но зверюга с шипением 
раскрыла пасть и замахнулась лапой с выпущенными когтями на протянутую ручку. 
      Мальчик испугался только на один миг — он ведь был самый настоящий 
мальчик, и притом крепенький. Не долго думая, он что было силенок пнул 
обидчика-котяру прямо в крутой бок! С матерым ветераном помоечных баталий от 
этого удара, разумеется, ничего страшного не произошло. Встретив решительный 
отпор, он задрал хвост и вприпрыжку удалился из жизни ребенка, выражая всем 
своим видом веселье и дерзкую независимость. Мальчик при этом ничего, кроме 
уходящего уже испуга и морального удовлетворения от своей победы, не ощутил. 
Вот, казалось бы, и все. Рядовой малозначимый эпизод. При чем тут карма? 
      И не было бы никакой кармы, если бы не вмешалась умная мама. Мама, 
собственно, не видела всего эпизода, так как была занята более важным делом — 
разглядыванием витрины. То есть она не видела, как зверюга скалил зубы и 
замахивался когтями на ее дитя. А видела она лишь финал эпизода. А именно тот 
момент, когда ее драгоценный ребенок пнул кота в бок. 
      Надо сказать, что мама была доброй и терпеть не могла, когда мучают 
мохнатеньких пушистых животных. И конечно, она была озабочена тем, чтобы ее 
ребенок тоже рос добрым. И поэтому она, не долго думая, устроила своему сыночку 
головомойку. Пнул кису! Плохой! 
      Головомойка, надо сказать, была произведена по высшему разряду. Мама это 
умела. Девятибалльный шторм с последующим кораблекрушением был для души ребенка 
обеспечен! И естественно, эти мамины усилия попали прямиком в подсознание. И 
остались глубокой рытвиной в нежной ткани души. Рытвиной, которая не сгладилась 
годами, а была лишь амнезирована, прикрыта временем, забыта, загнана поглубже в 
подсознание, чтобы и не вспоминался вовсе этот постыдный и неприятный эпизод. 
«Такой плохой! Нехороший! Хуже всех на свете! Пнул кису! Такую хорошую кису! 
Плохой! Самый плохой!» Мамины слова застряли в глубине души занозой, звенящей 
болью струной, дотрагиваться до которой было страшно. 
      А потом мальчик вырос. И не его вина, что он позабыл этот случай. Он стал 
здоровенным дядькой, крепким и уверенным в себе. И не его вина, что он сам 
немного напоминает кота, — уж таковы его украинские гены. И не его вина, что 
дети его на него похожи и чем-то напоминают котят. И совсем уж не его вина, что 
его жена называла обоих отпрысков котиками. И также не его вина в том, что жена 
часто должна была бывать в командировках — да это и не страшно, ведь она, 
конечно, никуда бы не ездила, если бы с детьми не мог посидеть папа. А он был 
хороший папа и посидеть с малышами как раз мог. 
      И в том, что он совершенно распустил своих маленьких «котиков», пока жена 
ездила по командировкам, тоже не его вина! А распустил он их потому, что его 
голос срывался, когда детей нужно было пожурить. Потому, что ком подступал к 
горлу и лишь жалкий шепот вырывался из уст, когда надо было с металлом в голосе 
поставить детишек на место. Потому, что рука не поднималась их шлепнуть, что 
тоже иногда бывает необходимо. Из мер воспитания у папы была только одна — 
поглаживание по головке (что порой куда менее педагогично, чем похлопывание по 
попе!). 
      А происходило все это лишь потому, что здоровый этот мужик где-то в 
глубине души был убежден: обижать котиков — плохо! 
      Да, он очень хотел, чтобы его дети были хорошие, умные, добрые. Но 
результат получался прямо противоположный. В доме царили распущенные 
эгоистичные Плохиши. 
      Вот так «выстреливает» внедренное в нас когда-то извне необоснованное 
чувство вины. Выстреливает — и убивает наповал. Карма? Конечно, да еще какая! 
      Что произошло? Мальчику внушили, что он поступил плохо, хотя сам он этого 
ни в коей мере не ощутил. То есть он не испытал вину — но ему внушили, что он 
виноват. 
      Рассмотрим другой вариант того же случая. Допустим, что мальчик 
действительно больно пнул кошку. И кошка, вместо того чтобы победно и 
независимо удалиться, обиженно мяукнув от боли, метнулась бы в подворотню. Вот 
тогда ребенок сам бы увидел, что он сделал кошке больно, что ей до смерти плохо 
и обидно. Ее сначала напугали, а потом еще и ударили. И никакой тебе колбасы. 
Мальчик сам почувствовал бы, что он виноват. 
      Имелся бы реальный факт, ставший причиной реального и обоснованного 
чувства вины. Чувство вины было бы подтверждено личным опытом. И мама, 
вмешавшись со своей главной проповедью, ничем бы не навредила — ее головомойка 
в данном случае была бы оправданной, опиралась бы на реальный факт. Пусть бы 
мама вмешалась. Пусть. Ребенок сделал бы вывод из этого урока: я очень сильно 
ударил кошку, и ей от этого было больно и плохо. Ребенок на своем опыте 
убедился бы, ощутил бы и прочувствовал всем своим существом: от его поступка 
другому существу было больно и плохо. 
      Что ж, такой человек, воспитывая своих детей-«котиков», сумел бы 
соразмерять свои действия и, даже наказывая их, никогда бы не причинил им боли 
и обиды. Потому что у него уже есть опыт, когда он переусердствовал сверх меры 
и причинил боль. Теперь он знает на своем опыте, где эта граница, за которой