есть "питание жизни" (ян шэн), тогда как умение применять  кулачное
  искусство в деле приходит к ученику постепенно и как  бы  незаметно
  для него -- "само по себе". Старые  учителя  в  своих  наставлениях
  часто подчеркивали, что ученик во время занятий ушу ни в коем случае
  не должен "думать  о  том,  как  ударить  человека".  Такие  мысли,
  воспитывающие в нем агрессивность и коварство, только помешают  ему
  обрести духовную свободу.
      Все  сказанное  в  двух   предыдущих   главах   позволяет   нам
  составить общее представление о существе практики  во  "внутренних"
  школах  ушу.  Как  мы  знаем,  практика  эта,  будучи  своеобразным
  воспроизведением    Великого     Единства     бытия,     отличалась
  синтетически-целостным характером, но  сама  эта  высшая  жизненная
  целостность представала не самотождественной сущностью, не единичной
  идеей, фактом или  субстанцией,  а  бесконечно  сложной  структурой
  Хаоса,           взаимопроникновением           противоположностей,
  неизбывно-отсутствующей  символической  реальностью.  Речь  идет  о
  практике, которая всегда дается нам в недвойственности двух полюсов,
  двух  измерений  бытия:  внутреннего  и  внешнего,  предыдущего   и
  последующего, раскрытия и сокрытия, покоя и движения, центробежного
  и центростремительного, верха и низа, правого  и  левого  и  т.  д.
  Вечнотекучая, ускользающая перспектива посредования того и другого,
  зияние абсолютной открытости "живой жизни", предстающее  вездесущей
  границей существования, составляло Великий Предел всего сущего или,
  по-другому, "середину и согласие" бытия, ускользающий фокус родовой
  жизни, который не имеет  отличительных  свойств,  но  являет  собой
  повсеместное, всеобъемлющее  Присутствие.  Последнее  и  составляет
  существо просветленного сознания мастера, ведь сознание и  призвано
  со-знавать, открывать себе  собственное  присутствие.  Таков  же  и
  подлинный смысл  традиции  как  тайной  вечнопреемственности  духа,
  неизреченной  музыки  жизни,  данной  в  органической  цельности  и
  взаимопроникновении всех своих явлений. Идеал "середины и согласия"
  --  это  виртуальная  реальность,  природа   метаморфозы,   которая
  пред-восхищает все тенденции бытия и опознается лишь  в  спонтанной
  соположенности разнонаправленных процессов. Ее китайское определение
  -- "ритмически тянущаяся нить". Типично в своем роде приводимое Сунь
  Лутаном суждение мастера Тянь Цзинцзе, который отзывается о практике
  ушу в следующих словах:
      "Основы искусства  синъицюань  --  это  срединность  и  прямота
  согласие и уравновешенность. Не отклоняйтесь в  сторону,  но  дайте
  естественному течению Единого ци проистекать свободно. Сворачиваясь,
  ци уходит в сокровеннейшую  глубину.  Развертываясь,  ци  наполняет
  собою весь мир. Хотя по виду мы совершаем  много  разных  движений,
  внутри нас тянется одна нить".
      Следует  особо  указать  на  своеобразие  того  типа  отношений
  -- отношений по своей природе символических,  --  которые, согласно
  постулатам  китайской  традиционной  мысли,  связывают  явленное  и
  сокрытое, общее и особенное, присутствующее и отсутствующее. Китайцы
  не признавали наличия параллелизма, прямой аналогии между идеальным
  и материальным, умопостигаемым и опытным; для них  не  существовало
  каких-либо идеальных образцов, предопределяющих порядок объективного
  мира,    какой-либо     теоретической     "модели",     описывающей
  действительность. Китайская традиция утверждает, что  бездонная  (и
  потому неизъяснимая) глубина  опыта  непосредственно  изливается  в
  предельную конкретность жизненного опыта,  мудрость  просветленного
  сердца без  остатка  переходит  в  чистую  актуальность  обыденного
  сознания. Если европеец склонен сводить реальность-к умопостигаемым
  идеям, которые могут  надстраиваться  друг  над  другом,  составляя
  сложные, но доступные последовательному познанию "системы мысли", то
  китайская традиция несет в себе опыт  целостного  постижения  мира,
  преломляющийся в бесчисленных нюансах  жизни.  Поэтому  европейский
  мыслитель-философ излагает свое знание в  виде  объективных  истин,
  подлежащих критическому рассмотрению, а китайский  мыслитель-мудрец
  изъясняется афоризмами,  требующими  интуитивного  проникновения  в
  предмет и вместе с тем имеющими чисто прикладной характер. Китайская
  мудрость -- это анонимный глас вечности, рассеянный  в  немолкнущей
  многоголосице Земли; это тело, перешедшее  в  собственную  тень,  и
  голос,  звучащий  в  собственном  это.  И  важно  помнить,  что   в
  символическом  миропонимании  китайских  учителей  сходятся  именно
  крайности. Китайская мудрость есть в конечном счете умение  постичь
  судьбийность случая,  безмерную  весомость  каждого  нюанса  жизни,
  освещенного светом самосознающего сознания.
      Хорошей   иллюстрацией    к    отмеченным    здесь    принципам
  символического миропонимания ушу могут служить слова мастера  школы
  Синъицюань Чэ Ичжая, разъяснявшего смысл ушу в следующих словах:
      "Путь синъицюань  находится  в  согласии  с  путем  Середины  и
  Постоянства. Путь сей правдив и прям, величествен  и  до  крайности
  прост. Он не терпит никаких колебаний и отклонений, учит  пребывать
  в согласии со всеми и не  плыть  по  течению,  обнимать  собою  все
  явления и воплощать в себе природу всех вещей. Развиваясь вовне, он
  охватывает все Шесть пределов мироздания. Свертываясь вовнутрь,  он