морали. В своем истолковании лозунга дзёи  Айдзава ввиду своей ксенофобии дошел 
до требования «громить иноземцев, где бы они ни были». Представитель школы Мито 
ученый муж Фудзита Токо (18061855) оценивал это, умаляя значение антизападных 
выступлений, следующим образом: «Нам не следует пачкать собственные драгоценные 
мечи кровью иноземцев». Поэтому, когда представители школы Мито выступили с 
другими яркими лозунгами, такими как синдзюфуни  (синтоизм и конфуцианство 
едины), бумбуфуги  (изящные и воинские искусства вполне совместимы) и 
тюкоиппон  (верность государю и преданность родителям — по существу, одно и то 
же), лидеры Мэйдзи смогли четко совместить концепции мэйги , иначе 
национального призвания, и мэйбун , иначе национального долга. Они 
синтезировали философскую мысль, ставшую основой националистической концепции, 
которая была обозначена как кокутай , «государственное устройство».
      Концепция кокутай утверждала уникальность японского общества, проявляемую 
как в политическом устройстве, так и в нравственных ценностях, что делало 
Японию отличной от других государств и возвышало ее над ними. Императорский дом 
являлся оплотом государственной стабильности, а правящий император, облеченный 
необъятной божественной силой и властью, был живым воплощением священного права 
наследования от своих царственных предков. Поэтому кокутай был нравственно и 
законно оправдан. Фактически император становился как бы средоточием лучших 
усилий со стороны граждан. Он был средоточием чувств всего народа. Но 
существовал еще один важный аспект кокутая. Коль скоро японский народ наделен 
добродетелями, которых лишены народы иных стран — верностью, объединяющей его с 
государством и императором, как и чувством сыновней почтительности, являющимся 
основой единства семьи, на чем и зиждется государство, — Япония представляет 
собой неделимое целое. Поэтому Японии суждено стать величайшим в мире 
государством.
      Военная мощь Японии к моменту установления власти правительства Мэйдзи 
была не в состоянии контролировать международную ситуацию. По западным меркам 
армия и флот Мэйдзи были технически отсталыми, унаследовав от токугавского 
сёгуната особую смесь принципов феодального милитаризма и военной беспомощности.
 Недостатков в военном деле хватало. Ёси С.Куно в книге «Японская экспансия на 
Азиатский континент» по поводу выучки людей в воинской системе токугавовского 
бакуфу замечает: «Изза продолжительной жизни в достатке и роскоши 
военачальники стали пренебрегать воинской доблестью, а в конце и вовсе 
растеряли ее, разучившись, таким образом, управлять войсками. Воины в свою 
очередь оказались не способны вести боевые действия. Они даже не знали, как 
следует наступать или отступать в соответствии с воинским уставом, поскольку 
такие занятия не проводились. В своей массе офицеры и солдаты не обладали ни 
боевой выучкой, ни боевым духом. Этих военных заботили гражданские дела 
сёгуната, но, будучи людьми военными, и то наследственно, они не имели ни 
желания, ни возможности проявить себя достойным образом на мирном поприще». 
Реальная власть в правительстве Мэйдзи в значительной степени уже перешла в 
руки военного сословия тодзама , представлявшего собой своеобразную смесь 
различных людей. Даймё явно не претендовали на роль лидеров. Уильям Эллиот 
Гриффис, очевидец последних дней бакуфу, пишет в своей «Империи Микадо»: «Из 
всех даймё не наберется и десятка достойных внимания. Это были милые, ничего не 
значащие малые, выделяющиеся только своими животами или шелковыми одеяниями. 
Многие оказывались сластолюбцами, выпивохами или титулованными глупцами».
      
Самурайские лидеры реставрации Мэйдзи
      
      Люди самурайского происхождения занимали ключевые посты в правительстве 
Мэйдзи. Но сам их сибун , иначе ранг самураев, требует уточнения; смысл понятия 
«самурай» не должен быть превратно истолкован. В XII веке слово «самурай» 
означало «службу» и не было исключительно связано с профессиональным воином. Но 
в XIV веке данный термин стал в обиходе ассоциироваться с определенного рода 
буси , иначе средневековым рыцарем, который и по наследству, и благодаря своей 
выучке являлся профессиональным воином. Однако в то время самураи никоим 
образом не представляли собой высшую ступень в табели о рангах для буси, что 
характерно для периода Эдо (16031867).
      Облик самурая периода Эдо существенно отличался от облика воинарыцаря 
предыдущих эпох. Это были послушные ханси , иначе поместные дворяне, 
воспитанные в духе конфуцианства государственные ученыечиновники. В своей 
массе городские представители общественного слоя были довольно изнеженными 
существами. Так что следует отличать городских самураев от тех, кто жил в 
сельской местности. Жизнь провинциальных самураев была простой, активной, и 
ввиду тех суровых условий, в которых они жили, эти самураи были более 
закаленными, чем их городские собратья. Но оба эти типа представляли собой то, 
что историк Асакава Кэнъити назвал «несовершенными самураями», поскольку им 
были чужды боевой дух и военная выучка, если сравнивать со средневековыми 
рыцарями более раннего времени; сельские ханси все же были менее 
«несовершенными самураями», чем их городские собратья.
      Самурайские лидеры Мэйдзи походили своим характером и степенью закалки на 
провинциальных самураев периода Эдо. И все же этих самураев нельзя приравнять, 
хотя бы уже за одну тягу к знаниям, к средневековым рыцарям дотокугавовских 
времен; к тому же для этого имеются более убедительные доводы. Самураи к началу 
эпохи Мэйдзи не были сословием воинов, подготовленных благодаря выучке к 
немедленным военным действиям, что требовалось в те времена, когда военная 
угроза была постоянной. Им досталось от средневековых рыцарей только законное 
право на занятия военным промыслом, ибо за долгий мирный период токугавовского