одно, а если от безделья — совсем другое. Большинство людей на свете умирают, 
так и не познав наслаждения от зеванья!
    — Да, нечто подобное говорили у нас в монастыре.
    —  Надеюсь, учитель возьмет тебя. Я тоже мечтаю послушать его наставления. 
Хочу побольше узнать о Пути.
    —  Когда он вернется?
    — Трудно сказать. Буддийские мудрецы, как облака, странствуют по три года. 
Учись ждать.
    —  Тебе тоже придется потерпеть.
    — Да. Мне нравится моя теперешняя жизнь среди простых и бедных людей. Это 
тоже хорошая тренировка. Я не теряю времени даром.
     
    Покинув Эдо, Мусаси пришел в Ацуги. Затем, гонимый сомнениями, укрылся в 
горах Тандзава, которые он оставил два месяца спустя в еще более встревоженном 
состоянии духа. Преодолев одну трудность, Мусаси столкнулся с другой. Порой ему 
казалось, что и его собственный меч враждебен ему. Иногда он думал, что мог бы 
пойти по легкому пути. Зажив простой семейной жизнью с Оцу, он не терзался бы 
так, как сейчас. Жизнь обывателя ставит человека в рамки, с которыми Мусаси не 
мог примириться.
    Иногда Мусаси чудилось, что он совершенно потерялся в жизни, а злые демоны 
пожирали его сердце. Бывали и дни, когда мысли его прояснялись и он находил 
упоение в добровольном уходе от мирской суеты. В душе его непрестанно сражались 
свет и тьма. Дни и ночи напролет Мусаси носило по волнам отчаяния и 
беспричинной радости. Размышления о Пути Меча — долгом и взыскательном — рвали 
ему сердце, потому что Мусаси все болезненнее чувствовал свое несовершенство. 
Случались дни, когда жизнь отшельника вдохновляла его на приятные мысли об Оцу.
    Спустившись с гор, Мусаси сначала отправился в храм Югёдзи в Фудзисаве, 
потом в Камакуру, где он встретил Матахати. Не желая возврата к беспутной жизни,
 Матахати остался в Камакуре, где было множество буддийских монастырей. 
Душевные терзания Матахати были горше сомнений Мусаси.
    —  Еще не поздно, — успокаивал его Мусаси. — Научись владеть собой и для 
тебя начнется новая жизнь. Безвыходность наступает в тот момент, когда ты 
говоришь себе, что все кончено. Поверь мне, я сам уперся в незримую преграду. 
Временами мне кажется, что у меня нет будущего. Я чувствую пустоту в голове и в 
сердце. Ощущение такое, словно меня захлопнули в раковину. Порой я ненавижу 
себя. Я заставляю себя двигаться вперед, разбиваю раковину, и мне предстает 
новый путь. Я спустился с гор в надежде встретить человека, который способен 
мне помочь, — признался Мусаси.
    Этим человеком был монах Гудо.
    —  Это он помог тебе в поисках Пути на первых порах? Не замолвишь ли за 
меня словечко? — попросил Матахати.
    Несколько лет назад Гудо отправился странствовать по восточным и 
северо-восточным провинциям. Он был непредсказуемым человеком, который сегодня 
в Киото мог наставлять императора в учении Дзэн, а завтра оказаться в 
крестьянской хижине. Было известно, что Гудо раз останавливался в храме 
Хатидзёдзи в Окадзаки, поэтому по совету одного монаха друзья решили ждать его 
здесь.
     
    Мусаси и Матахати сидели в каморке, где ночевал Матахати. Его не допускали 
в монастырскую спальню, поскольку официально он не принял монашество.
    —  Ох, эти комары! — жаловался Матахати, дымя курением от насекомых. — 
Пойдем лучше на свежий воздух.
    Они уселись на галерее главного храма. В монастырском дворе не было ни души.
 Дул прохладный ветерок.
    —  Как у нас в Сипподзи, — задумчиво проговорил Матахати.
    —  Похоже, — отозвался Мусаси.
    Повисло молчание. Они всегда замолкали, когда вспоминали родную деревню, 
Оцу либо события в их жизни, о которых они не хотели говорить вслух.
    —  Я давно хотел поговорить с тобой... — нерешительно начал Матахати.
    —  О чем?
    — Спросить об Оцу... — Матахати поперхнулся, но; пересилив себя, продолжал: 
— Где она сейчас? Я часто о ней думаю и мысленно прошу прощения. Стыдно 
признаться, но я держал ее в Эдо у себя, хотя между нами ничего не было. Она не 
подпускала меня ни на шаг. Когда я ушел на сражение в Сэкигахару, Оцу постигла 
участь отцветшего цветка, а сейчас она цветет на другом дереве, даря ему свою 
прекрасную душу.
    Голос Матахати зазвучал торжественно.
    —  Такэдзо!.. Нет, Мусаси, умоляю, женись на Оцу! Ты единственный можешь 
спасти ее. Я прежде никогда не попросил бы тебя об этом, но сейчас, когда я 
твердо решил пойти в ученики к Гудо, я признаю, что Оцу не будет моей. Я 
переживаю за ее судьбу. Найди ее и подари ей счастье, которое она ждет столько 
лет.
    Мусаси покинул монастырь около трех часов утра. Он шел по темной тропинке с 
поникшей головой. В ушах звучали слова Матахати Сколько бессонных ночей 
терзался Матахати, чтобы решиться на это откровение. Положение Мусаси было еще 
сложнее. Он не мог сказать: «Я не хочу жениться на Оцу. Она — твоя невеста. 
Раскайся очисть свою душу и вновь завоюй ее сердце». Мусаси так ничего и не 
ответил Матахати, потому что любые его слова прозвучали бы неискренне.
    — Я не могу стать учеником Гудо, пока Оцу не устроит свою жизнь. Ведь это 
ты настоял, чтобы я занялся самосовершенствованием и постижением Закона. Если