—  Никуда я не пойду.
    —  Тогда умрешь.
    Гэнскэ и Сугидзо сделали шаг вперед. Гонноскэ хлопнул Иори по спине, чтобы 
вывести его из-под копья, и тот с криком рухнул в кусты, росшие на дне оврага. 
Гонноскэ, рыкнув, бросился на Сугидзо. Тот сделал выпад вперед, но Гонноскэ 
оказался проворнее. Наконечник копья прошел мимо цели, а Гонноскэ оседлал 
поваленного на землю противника и припечатал кулаком его физиономию. Вскочив на 
ноги, Гонноскэ схватил свою дубинку.
    — Жду вас, трусы! — крикнул он, а в этот же миг поверх травы, как змеи, 
скользнули четыре веревки: одна обвила руку Гонноскэ, вторая — его ноги, третья 
— шею, четвертая — дубинку. Гонноскэ дернулся, как кузнечик в паутине, пытаясь 
освободиться, и из леса к нему подскочило с полдюжины мужчин, которые связали 
его крепче снопа соломы. Все до одного были одеты как продавцы веревок.
    — Достаньте коня! На гору Кудо его надо доставить в добром здравии, — 
распорядился монах.
     
    ЦВЕТОК ГРУШИ
     
    Под темными сводами криптомерии птичий хор звучал как песня мифической 
птицы Калавинка.
    Два человека спускались с горы Коя, где посетили пагоды и внутреннее 
святилище. Они остановились на маленьком арочном мосту, соединявшем внутреннюю 
и внешнюю части храмовой территории.
    — Нуиноскэ, — неторопливо проговорил человек постарше, — жизнь наша — 
бренный и краткий миг.
    Тяжелый домотканый плащ и простые хакама делали его похожим на деревенского 
самурая, но при нем были превосходное оружие и_ весьма щегольского вида спутник,
 который вряд ли оказался бы в обществе деревенского самурая.
    —  Ты видел могилы,— продолжал тот, что постарше. — Ода Нобунага, Акати 
Мицухидэ, Исида Мицунари, Кобаякава Кинго — знаменитые военачальники, всего 
несколько лет назад пребывавшие в здравии. И рядом лежат замшелые камни на 
могилах великих мужей из кланов Минамото и Тайра.
    — Друзья и враги в одной земле.
    — Теперь от них остались лишь надгробные камни. Гремели ли слава Уэсуги и 
Такэды или их деяния пригрезились нам!
    —  Мною владеет странное чувство, словно мир, в котором мы живем, нереален.
    —  Может, нечто неземное витает над этими местами?
    —  Как знать...
    —  Недаром этот мост зовут Мостом грез.
    —  Выразительное название.
    —  По-моему, иллюзия — это истина, равно как просветление — реальность. 
Будь иллюзии бесплотны, мир не существовал бы. Самурай, посвятивший жизнь 
сюзерену, ни на минуту не должен усомниться в своем предназначении. Дзэн, 
которому я служу, являет собой живое учение. В нем воплощен наш грешный мир. 
Самурай, который дрожит при мысли о непостоянстве или презирает мир, не 
способен до конца исполнить свой долг. Перейдем от Моста грез в другой мир.
    Человек шел с легкостью, необыкновенной для его возраста. Уви-' дев монахов 
из Сэйгандзи, он хмуро проговорил:
    —  К чему это?
    Монахи из храма, где накануне ночевал пожилой человек, выстроились шеренгой,
 чтобы пожелать счастливого пути, хотя гость распрощался со всеми утром, 
избегая формальностей этикета.
    Пожилой человек вежливо простился с монахами и заспешил по дороге, вьющейся 
по склону горы над долиной Кудзюкутани. Ступив наконец в естественный мир 
природы, он успокоился. Запахи земли вдохнули силы в его подверженную мирским 
слабостям плоть.
    —  Кто вы? — раздался голос на повороте дороги.
    —  Кто вы? — эхом откликнулся Нуиноскэ.
    —  Простите, вы случайно не господин Нагаока Садо, старший вассал князя 
Хосокавы Тадатоси? — спросил статный самурай, стоявший посреди дороги.
    — Я — Нагаока. Кто ты и как узнал, что я здесь?
    —  Меня зовут Дайскэ, я — единственный сын Гэссо, который живет отшельником 
на горе Кудо.
    Видя, что названное имя не произвело впечатления на собеседника, Дайскэ 
добавил:
    —  Отец принял новое имя, но до битвы при Сэкигахаре его звали Санада 
Саэмонноскэ.
    —  Вернее, Санада Юкимура?
    — Да, господин. Утром к отцу заходил монах из Сэйгандзи и сообщил, что вы 
совершаете паломничество на гору Коя. Вы путешествуете, не оглашая своего имени,
 но отец счел за честь пригласить вас на чай.
    —  Очень любезно, — ответил после короткого молчания Садо. — Полагаю, мы 
можем принять ваше приглашение.
    —  Вы окажете отцу честь, переночевав у нас,— сказал Дайскэ. Садо размышлял,
 разумно ли пользоваться гостеприимством человека, который считается врагом 
Токугавы.
    — Ну что же, я не прочь выпить чаю с твоим отцом, а ты как думаешь, 
Нуиноскэ?
    — Да, господин.                                            \
    От деревни на горе Кудо они взобрались еще выше, где стоял одинокий дом,