могу коснуться их своим мечом, но не раньше, чем почувствую единение с природой,
 не раньше, чем достигну высшей точки мастерства, развив все свои способности».
    Показалась группа торговцев, чьи голоса разбудили Мусаси. Торговцы 
остановились, глядя на Фудзияму.
    —  Прекрасный вид!
    —  Немногим доводится поклониться отсюда священной горе.
     
    Движение на дороге оживилось. В обоих направлениях, как муравьи, текли 
вереницы путников с поклажей. Рано или поздно должны были показаться Дайдзо и 
Дзётаро. Если он вдруг проглядит их, то они обязательно прочтут надпись, 
сделанную Мусаси у подножия скалы:
    «Господину Дайдзо из Нараи.
    Хочу встретить вас на перевале. Жду в храме на скале.
    Мусаси, учитель Дзётаро».
    Солнце поднялось высоко над горизонтом. Мусаси, как ястреб, вглядывался в 
дорогу, но Дайдзо не появлялся. За перевалом дорога разбегалась в трех 
направлениях — напрямую в Эдо через Косю, вторая, главная, через перевал Усуи — 
в Эдо с севера, третья вела в северные провинции. Направлялся ли Дайдзо на 
север в Дзэнкодзи или на восток в Эдо, ему не миновать перевала. Мусаси хорошо 
усвоил, что люди ведут себя непредсказуемо. Торговец мог свернуть в сторону или 
провести лишнюю ночь у подножия горы. Мусаси размышлял, не спуститься ли ему 
вниз, чтобы навести справки о Дайдзо.
    Мусаси решил пойти вниз, но едва ступил на каменистую тропинку, как услышал 
знакомый мужской голос:
    —  Он здесь, наверху.
    Мусаси мгновенно вспомнил дубинку, которая две ночи назад едва не 
поколотила его.
    —  Иди сюда! — крикнул Гонноскэ, сжимая дубинку и сверля взглядом Мусаси. — 
Ты сбежал. Знал, что я вызову тебя на поединок. Спускайся, сразимся!
    Привалившись к скале, Мусаси безмолвно смотрел на Гонноскэ. Тот
    решил, что Мусаси не намерен сойти вниз.
    —  Подожди, мама, — сказал он старухе, — сейчас я сброшу его со скалы.
    —  Стой! — одернула она сына. — Всегда допускаешь одну и ту же ошибку, 
чересчур нетерпелив. Надо сначала прочитать мысли противника, а потом бросаться 
в бой. Он, предположим, швырнет в тебя камнем, что тогда? — Старуха говорила, 
сидя на корове.
    Мусаси слышал их голоса, но не мог разобрать слов. Он знал, что уже выиграл 
бой, поскольку разгадал технику Гонноскэ. Мусаси сожалел об их непримиримости и 
настойчивости. Они только ожесточатся, если Гонноскэ потерпит новое поражение. 
Борьба с домом Ёсиоки убедила Мусаси в том, насколько бесполезны поединки, 
порождающие усиление вражды. Мать Гонноскэ походила на Осуги — женщину, 
ослепленную любовью к сыну и ненавидящую всякого, кто посмел тронуть пальцем ее 
чадо.
    Мусаси стал карабкаться вверх.
    — Стой! — Голос старухи звучал так повелительно, что Мусаси невольно застыл 
на месте.
    Старуха, спустившись с коровы, подошла к подножию скалы. Проверив, видит ли 
ее Мусаси, она простерлась на земле в поклоне.
    Мусаси смутился от такого самоуничижения пожилой женщины. Он поспешно 
отвесил ответный поклон и протянул руки, словно бы желая поднять старуху на 
ноги.
    —  Добрый самурай, — заговорила она, — постыдно стоять так перед тобой. 
Понимаю, ты презираешь мою назойливость. Причина не в упрямстве или ненависти. 
Прошу проявить снисходительность к моему сыну. Десять лет он занимается боевым 
искусством, без учителя, без друзей, без достойного соперника. Умоляю преподать 
ему еще один урок фехтования!
    Мусаси молчал.
    — Надеюсь, ты не оставишь нас, не блеснув мастерством, — взволнованно 
продолжала старуха. — Позавчера сын сражался отвратительно. Если он не докажет 
свои способности, мы с ним опозорим своих предков. Сейчас Гонноскэ вроде 
крестьянина, которого побил самурай. Ему посчастливилось встретить прекрасного 
воина, как ты, грех не поучиться у тебя. Вот я и привела его сюда. Прошу внять 
моим мольбам и принять его вызов! — Старуха вновь склонилась в поклоне, словно 
перед ней был не самурай, а божество.
    Мусаси, сбежав вниз, поднял старуху и посадил ее на корову.
    —  Возьми веревку, Гонноскэ, — сказал он будущему противнику. — Пойдем, и я 
решу, стоит ли нам сражаться.
    Мусаси шел впереди, но не проронил ни слова, пока они спускались вниз. 
Гонноскэ бросал настороженный взгляд на Мусаси и подхлестывал прутиком корову. 
Старуха была взволнована и расстроена.
    — Я принимаю твой вызов, — внезапно объявил Мусаси, когда они прошли около 
километра.
    Выпустив из рук веревку, Гонноскэ огляделся по сторонам, выбирая позицию, 
словно поединок должен состояться сию минуту. Мусаси вместо него обратился к 
матери:
    —  Вы готовы к самому худшему? Я буду сражаться всерьез, не делая скидки ни 
на неопытность Гонноскэ, ни на различие в оружии, — сказал Мусаси старухе.
    Впервые за все время она улыбнулась.
    —  Мне не надо ничего объяснять. Если его победит такой молодой человек, 
как ты, значит, сын бросит боевое искусство, а в этом случае ему незачем жить.