—  Как ни странно, но я полюбил вас, едва услышав про вашу победу в 
Итидзёдзи.
    —  Вы в то время находились в Киото?
    —  Да, я приехал в столицу в первый месяц года и остановился в усадьбе 
господина Датэ на улице Сандзё. Я был у придворного Карасумару Мицухиро на 
другой день после вашего боя, где и услышал про вас. Карасумару рассказал о 
вашем прошлом, отметив вашу молодость. Я сразу почувствовал расположение к вам 
и решил найти вас. По дороге из Киото я увидел вашу надпись у перевала Сиёдзири.

    —  Вот в чем дело! — протянул Мусаси.
    Надпись, адресованная Дзётаро, по иронии судьбы привела к Мусаси совершенно 
незнакомого человека. Слушая похвалы Гэки, Мусаси укреплялся в мысли, что не 
заслуживает восторгов. Слова Гэки ставили Мусаси в неловкое положение, потому 
что он всегда болезненно переживал свои недостатки. Он счел нужным прямо 
сказать об этом новому знакомому:
    —  Вы переоцениваете меня.
    —  На службе князя Датэ, кстати, его доход составляет миллион коку риса в 
год, состоит немало выдающихся самураев. Я знаком с некоторыми знаменитыми 
воинами. Но, судя по рассказам о вас, никто из них не смог бы соперничать с 
вами. Главное, что вы молоды, впереди целая жизнь. Вот это и привлекает меня 
больше всего. Станем друзьями. Выпьем и поговорим не спеша.
    Мусаси принял от Гэки чашечку сакэ и потом пил наравне с ним.
    Гэки не пьянел.
    —  Мы, самураи с севера, способны изрядно выпить. Мы пьем, чтобы согреться. 
Князь Датэ перепьет любого из нас, а мы же стараемся не отставать от хозяина.
    Служанка все подносила сакэ и уже несколько раз подправляла светильник. 
Гэки был неутомим.
    —  Будем пить всю ночь, — заявил он. — Тогда получится душевный
    разговор.
    —  Хорошо, — улыбнулся Мусаси. — Вы говорили, что встречались
    с придворным Карасумару. Вы давно его знаете?
    —  Не могу утверждать, что мы друзья, но я не раз бывал в его доме с 
различными поручениями. Он очень гостеприимен.
    —  Меня представил ему почтеннейший Хонъами Коэцу. Карасумару большой 
жизнелюб, что не свойственно аристократам.
    Гэки посчитал оценку Мусаси поверхностной.
    —  Иного вы в нем не увидели? У вас, верно, было мало времени, иначе вас 
поразили бы его ум и образованность.
    —  Мы встретились в веселом квартале.
    — Ясно, что это не место для серьезной беседы.
    —  Каков же Карасумару на самом деле?
    Гэки сел в официальную позу и серьезно произнес:
    —  Мятущаяся душа. Человек, пораженный печалью. Его подавляет могущество 
сёгуната.
    Повисло молчание. Мусаси услышал плеск озерных волн, взглянул на белесые 
полосы, падавшие от лампы на фусума.
    —  Мусаси, мой друг, ради кого вы совершенствуете свое мастерство? — 
внезапно спросил Гэки.
    Мусаси никогда не задумывался над этим вопросом.
    — Для себя, — ответил он.
    —  Разумеется, но ради кого вы постоянно совершенствуете себя? Для вас 
тщеславие слишком мелкое чувство.
    Гэки словно невзначай перешел к главной цели разговора.
    —  Вся страна попала под власть Иэясу, — продолжал он. — Установилось некое 
подобие мира и благополучия. Насколько реально это благоденствие? Воистину ли 
счастлив народ при новом правителе? На протяжении столетий нами правили Ходзё, 
Асикага, Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси — вереница военных диктаторов, 
угнетавших не только простой народ, но и императорский двор вместе с самим 
императором. Император утратил реальную власть, народ утеснен. Военное сословие 
захватило все привилегии. Так повелось со времен Минамото Ёритомо, и по сей 
день ничего не изменилось. Нобунага хотя бы испытывал неловкость от чинимой им 
несправедливости, он построил новый дворец для императора. Хидэёси был еще 
разумнее, обязав всех даймё повиноваться императору Го-Ёдзэй и пытаясь улучшить 
положение простого народа. Ну а Иэясу? Помыслы его сосредоточены на 
благосостоянии и возвышении собственного клана. Счастье народа и процветание 
императорской фамилии принесены в жертву военной диктатуры. На пороге новая 
пора тирании. Никто не переживает за судьбу страны так, как князь Датэ Масамунэ,
 а среди придворных — Карасумару Мицухиро. Гэки умолк, ожидая ответа Мусаси, но 
тот пробормотал сквозь зубы:
    —  Вот как.
    Мусаси, как и многие, понимал, что после битвы при Сэкигахаре произошли 
коренные изменения в политике. Ему всегда были безразличны политические интриги 
феодалов из Осаки, изворотливые маневры Токугавы, позиция могущественных 
владетельных князей вроде Датэ или Симадзу. О Датэ он знал лишь то, что 
официально объявленный доход с его владений составлял шестьсот тысяч коку риса 
в год, но, возможно, что он достигал и миллиона коку, как говорил Гэки.
    —  Дважды в год, — продолжал Гэки, — хозяин посылает принцу Коноэ в Киото 
товары и провизию из своего владения для передачи императорскому дворцу. Датэ 
делает это постоянно даже в период войны. Прошлая моя поездка в Киото связана с 
такой поставкой.