хватит до утра. 
    — Не надо извинений. Твое угощение достойно царских особ, — отозвался Сею. 
Купца трудно было удивить роскошью, но он искренне восхищался приемом Ёсино. 
    — Хотела бы попросить об одолжении, — продолжала хозяйка. — Напишите мне 
что-нибудь на память о сегодняшнем вечере. 
    Она приготовила тушь и кисти, девушки, расстелив шерстяной ковер на полу 
соседней комнаты, разложили листы китайской бумаги. Плотная, хорошо впитывающая 
тушь бумага, которую выделывали из бамбука и шелковицы, была самой лучшей для 
занятий каллиграфией. 
    Мицухиро, взяв на себя роль помощника Ёсино, обратился к Такуану: 
    — Достопочтенный монах, любезная хозяйка просит написать ей что-нибудь на 
память. Не начнешь ли ты? Коэцу первым возьмет кисть? 
    Коэцу молча придвинулся к листу, взял кисть, на мгновение задумался и 
быстро нарисовал цветок пиона. Такуан начертил над рисунком: 
    Зачем я обречен на жизнь, 
    Текущую вдали 
    От страсти и красоты? 
    Зачем я обречен на жизнь 
    Вдали от аромата красок? 
    Прекрасен цвет пиона. 
    Увы, умрет и он, 
    Осыпав лепестки. 
    Такуан написал в стиле японской поэзии. Мицухиро предпочел китайскую 
поэтическую традицию и написал несколько строк из Цай Вэня: 
    Взирают горы, как хлопочу в трудах я. 
    Взираю я на горы, досугу отдаваясь всласть. 
    Одна картина пред очами, — заметит кто-то, 
    Но нет трудов отраднее. 
    Под стихами Такуана Ёсино подписала: 
    В цветении они, 
    Но грусть витает рядом. 
    Что ждет их в миг, 
    Когда падут на землю лепестки? 
    Сёю и Мусаси молча наблюдали. Мусаси испытал неимоверное облегчение, когда 
его не заставили участвовать в поэтическом турнире. 
    В углу комнаты, куда компания вернулась и вновь расселась вокруг очага, Сёю 
заметил лютню-бива. Он сразу попросил Ёсино что-нибудь сыграть. 
    Хозяйка не заставила долго упрашивать себя. Взяв инструмент, она села в 
центре полуосвещенной комнаты. Она не изображала, что виртуозно владеет лютней, 
но и не играла в застенчивость. Лица мужчин стали сосредоточенными. Раздались 
первые аккорды и строки «Повести о Хэйкэ». Неторопливые пассажи сменялись 
бурными речитативами. Пламя угасло, и комната погрузилась в темноту. 
Зачарованные музыкой гости сидели неподвижно, пока последний хлопок искр в 
очаге не вернул их к действительности. 
    — Боюсь, что у меня не все хорошо получилось, — извиняющимся тоном 
проговорила Ёсино. Поставив лютню на место, она вернулась к очагу. 
    Мужчины поднялись и стали прощаться. Мусаси, обрадованный окончанию нудного 
вечера, первым оказался у дверей. Ёсино попрощалась со всеми, кроме него. 
Мусаси собрался было выйти, но она спокойно взяла его за рукав. 
    — Останься на ночь, Мусаси. Я не хочу, чтобы ты уходил, — проговорила 
хозяйка. 
    Мусаси покраснел, как девица. Он неловко притворился, будто не слышал ее 
слов, но все поняли, что он онемел от смущения. 
    — Никто не возражает? — повторила Ёсино, обращаясь главным образом к Сёю. 
    — Хорошо, хорошо! Ты уж отнесись к нему поласковее, — отозвался старик. 
    Мусаси неуклюже снял ее руку с рукава и пробормотал: 
    — Мне надо идти. Я пойду вместе с господином Коэцу. Коэцу остановил его на 
пороге: 
    — Не смущайся, Мусаси. Почему бы не остаться? Вернешься домой утром. 
Прелестная хозяйка оказывает тебе честь. 
    Коэцу решительно направился к ожидавшим его мужчинам. 
    Мусаси сначала показалось, что его разыгрывают, чтобы потом похохотать над 
ним, но слова Коэцу и серьезность тона Ёсино говорили о другом. 
    Отказ Мусаси поверг в изумление Сёю и Мицухиро. Один не удержался, чтобы не 
поддеть его: 
    — В эту минуту нет счастливее тебя во всей Японии! Другой вызвался остаться 
вместо Мусаси. 
    Шутки прервал прибежавший привратник, которого Ёсино посылала проверить, 
спокойно ли на улице. Привратник тяжело дышал, дрожа от страха. 
    — Всем можно идти, кроме господина Мусаси, — проговорил он, стуча зубами. — 
Сейчас открыты главные ворота, перед ними стоит толпа самураев. Еще одна группа 
собирается около харчевни «Амигасая». Все в полном снаряжении. Торговцы спешно 
закрывают лавки. Говорят, что около конюшен еще человек сто! 
    Предусмотрительность Ёсино поразила гостей. Один Коэцу предчувствовал 
какие-то неприятности. Ёсино заподозрила неладное, обнаружив кровь на рукаве 
Мусаси. * 
    — Мусаси, сейчас ты можешь уйти, чтобы продемонстрировать свое бесстрашие. 
Прошу тебя, подумай! Если враги сегодня обвинят тебя в трусости, ты завтра 
докажешь им обратное. Ты пришел сюда отдохнуть, а настоящий мужчина должен 
знать толк в развлечениях. Люди Ёсиоки намерены убить тебя. Нет ничего