школой, принесет мне больше вреда, чем пользы, — продолжал Кодзиро. — Ито 
Иттосай, приняв такое свидетельство, не остановился на стиле Тюдзё, а создал 
собственный. Я намерен сделать то же. Меня увлекает стиль Ганрю, а не Тюдзё. 
Скоро имя Ганрю обретет славу, так что провинциальный документ мне не нужен. 
Возьми его в Кодзукэ и передай в храм, пусть хранится среди записи о рождении и 
смерти. 
    Кодзиро изрек это равнодушно, не выявив ни скромности, ни пренебрежения. 
Гэмпати укоризненно смотрел на него. 
    — Передай мое почтение семье Кусанаги, — вежливо сказал Кодзиро. — Скоро я 
отправлюсь в восточные провинции и навещу их. 
    Кодзиро широко улыбнулся, давая понять, что разговор окончен. Тон Кодзиро 
показался Гэмпати высокомерным, и он хотел отчитать юношу за неблагодарность и 
неуважение к Дзисаю, но передумал, поняв тщету увещеваний. Спрятав 
свидетельство в мешок, он сухо попрощался и пошел прочь. 
    Когда Гэмпати скрылся из виду, Кодзиро громко расхохотался. 
    — Он, кажется, мною недоволен! Ха-ха-ха! — Обернувшись к Матахати, 
проговорил: — А теперь послушаем тебя, мошенник! 
    Матахати нечего было сказать в оправдание. 
    — Признаешься, что выдавал себя за меня? -- Да. 
    — Я знаю, что тебя зовут Матахати. А полное имя? 
    — Хонъидэн Матахати. 
    — Ронин? -Да. 
    — Учись у меня, бесхребетный болван! Видел, как я вернул свидетельство? 
Человек ничего не достигнет, не имея самолюбия, как у меня. Посмотри на себя! 
Украл свидетельство, живешь под фальшивым именем, зарабатываешь на чужой 
репутации. Что может быть омерзительнее? Сегодняшний урок, может, пойдет тебе 
на пользу. Кошка останется кошкой даже в тигровой шкуре. 
    — Я буду вести себя осмотрительно. 
    — Не стану тебя убивать, пожалуй, но и развязывать не хочу. Сам выпутаешься.
 
    Кодзиро что-то придумал. Выхватив кинжал, он стал срезать кору со ствола 
прямо над головой Матахати. Стружки посыпались за шиворот Матахати. 
    — Вот только кисти нет, — проворчал Кодзиро. 
    — У меня за поясом есть тушечница и кисть, — заискивающе проговорил 
Матахати. 
    — Прекрасно. Воспользуемся. 
    Кодзиро, обмакнув кисть в тушечницу, стал что-то писать на затесе. Откинув 
голову, полюбовался своей работой. Надпись гласила: 
    «Этот человек — мошенник. Присвоив чужое имя, он шатается по деревням, 
обманывая людей. Поймав его, я оставляю здесь на всеобщее посмешище. Мое имя и 
боевой псевдоним принадлежат только мне. 
    Сасаки Кодзиро, Ганрю». 
    — Вот так хорошо, — удовлетворенно произнес Кодзиро. 
    Ветер стонал в вершинах сосен. Кодзиро, оставив мысли о блестящем будущем, 
переключился на будничные дела. С горящими глазами он громадными прыжками 
понесся по темной роще. 
     
    МЛАДШИЙ БРАТ 
     
    В старые времена паланкином пользовались только представители высших 
классов, однако лишь недавно обыкновенным людям стал доступен более простой вид 
паланкина. Он представлял собой большую корзину с низкими бортами. К ней были 
приделаны четыре бамбуковых шеста. Седокам, чтобы не вывалиться, приходилось 
держаться за кожаные петли, прикрепленные к стенкам. Носильщики таскали 
паланкин под ритмичные выкрики, обращаясь с седоками как с камнями. Тем, кто 
пользовался этим средством передвижения, советовали дышать в ритм шагов 
носильщиков, особенно если те несли паланкин бегом. 
    — Э-хо! — кричал носильщик впереди. 
    — Я-хо! — отзывался его напарник, державший задние ручки носилок. 
    Подобный паланкин, сопровождаемый восемью приближенными, глубокой ночью 
появился в сосновой роще близ улицы Годзё. Четверо несли фонари. Носильщики и 
свита дышали, как загнанные лошади. 
    — Мы на улице Годзё! 
    — До Мацубары добрались! 
    — Немного осталось! 
    Фонари украшала монограмма, какой пользуются куртизанки из веселого 
квартала Осаки, но в паланкине сидела не женщина, а рослый мужчина. 
    — Дэнситиро, — крикнул один из сопровождающих, — Сидзё! 
    Дэнситиро не слышал — он спал, голова его болталась, как у бумажного тигра. 
Корзина наклонилась, один из носильщиков поддержал седока, чтобы тот не 
вывалился. 
    Открыв глаза, Дэнситиро пробормотал: 
    — Горло пересохло. Дайте сакэ! 
    Обрадованные передышкой носильщики, опустив паланкин на землю, вытирали 
полотенцами потные лица и грудь. 
    — Осталось на донышке, — сказал один из спутников Дэнситиро, протягивая ему 
бамбуковую фляжку. 
    Дэнситиро одним глотком опорожнил ее. 
    — Холодно, — пожаловался он. — Зуб на зуб не попадает. От сакэ он 
окончательно проснулся.