|
перекрестка.
— Вот ты где! — завопил Дзётаро, от изумления чуть не уткнувшийся носом в
воловью морду.
Оцу против обыкновения слегка подкрасила губы. Она не умела пользоваться
белилами и прочими косметическими премудростями, но благоухала духами, кимоно
было радостного весеннего цвета — бело-зеленый рисунок, вышитый по малиновому
полю. Дзётаро обхватил ее за спину, не заботясь о том, что испортит ей прическу
и смажет белила на шее.
— Ты зачем прячешься? Я заждался тебя! Пошли скорей! Оцу не отвечала.
— Скорее! — крикнул Дзётаро, тряся ее за плечи. — Мусаси здесь, на мосту.
Отсюда видно. Я сам разозлился на него, но мы должны с ним встретиться, иначе
он уйдет.
Дзётаро тянул Оцу за руку, пытаясь поднять ее. Рукав кимоно был мокрым от
слез.
— Ты плачешь?
— Спрячься за повозку, прошу тебя!
— Почему?
— Прячься и не спрашивай.
— Но ведь... — Дзётаро не скрывал досаду. — В женщинах есть ненавистное мне.
Их поведение совершенно бессмысленно. Ты твердила, что хочешь увидеть Мусаси,
и пролила море слез из-за него. Сейчас, когда он в двух шагах, ты прячешься.
Даже меня заставляешь таиться. Чем не забава! Ха! Даже не смешно!
Слова жгли, как удары хлыста. Подняв на мальчика опухшие от слез глаза, Оцу
промолвила:
— Пожалуйста, не говори так. Умоляю! Не будь и ты жесток со мной.
— Жесток? Что же я такого сделал?
— Прошу, помолчи. Пригнись, чтобы тебя не увидели.
— Не могу. Везде навоз. Кстати, слышала поговорку: над плачущим в Новый год
смеются даже вороны.
— Какая разница. Я просто...
— Давай я буду смеяться. Как тот самурай у ивы. Хохотать над тобой. Первый
повод для смеха в Новом году. Согласна?
— Да. Смейся сколько угодно!
— Не могу, — произнес Дзётаро, вытирая нос. — Готов спорить, что знаю
причину твоих слез. Ты ревнуешь Мусаси к той женщине.
— Это... ты ошибаешься!
— Именно так. Я знаю. Они меня самого разозлили. Ты должна поговорить с
Мусаси. Надо же выяснить, в чем дело.
Оцу не хотела выходить из укрытия, но Дзётаро настойчиво тянул ее, и ей
пришлось уступить.
— Мне больно! — закричала она. — Не вредничай! Тебе не понять, каково мне
сейчас.
— Знаю. Вне себя от ревности.
— Это не просто ревность.
— Хватит слов. Пошли!
Оцу и Дзётаро вышли из-за повозки. Оцу упиралась, Дзётаро тянул ее за собой.
— Смотри! — воскликнул он. — Акэми уже нет.
— Акэми? О ком ты?
— Девушка, с которой разговаривал Мусаси... Ой, Мусаси уходит! Если мы его
не перехватим, он исчезнет!
Дзётаро, выпустив руку Оцу, помчался к мосту.
— Подожди! — крикнула Оцу, торопливо оглядываясь, чтобы удостовериться в
отсутствии Акэми. Она почувствовала огромное облегчение, не увидев соперницу.
Морщинка между бровями исчезла. Оцу, нырнув за повозку, вытерла глаза,
пригладила волосы и расправила кимоно.
— Не копайся, Оцу! — нетерпеливо окликнул Дзётаро. — Мусаси спустился к
реке. Не время наводить красоту!
— Где он?
— На берегу! Странно, почему он туда направился?
Они добежали до конца моста. Дзётаро, непрестанно извиняясь, бойко
растолкал толпу и пробился к перилам.
Мусаси стоял перед лодкой, в которой дергалась Осуги, пытавшаяся
освободиться от веревок.
— Прошу прощения, почтеннейшая, — произнес он. — Матахати, как выяснилось,
не придет. Я не теряю надежды вскоре увидеть его и заставить действовать
посмелее. И вы должны найти его и забрать с собой- в деревню. Пусть живет с
вами, как положено почтенному сыну. Это верный способ засвидетельствовать
уважение к предкам, гораздо лучший, чем подношение им моей головы.
Мусаси, сунув руку под камышовые циновки, наваленные на Осуги, кинжалом
перерезал веревки.
— Ты слишком красноречив, Мусаси. Я не нуждаюсь в твоих советах. Пошевели
дурными мозгами и реши, кому быть убитым — тебе или мне.
Старуха выбралась из-под горы циновок. Синие вены выступили на ее лбу.
Мусаси был уже на середине реки, с легкостью трясогузки перепрыгивая от мели к
мели, от камня к камню. В считанные секунды он добрался до другого берега и
поднялся на дамбу.
— Смотри, Оцу! Вот он! — крикнул Дзётаро, кубарем скатываясь к берегу. Оцу
поспешила следом.
Ни на воде, ни на суше для проворного Дзётаро не существовало преград. Оцу,
|
|