Акэми не отвечала. 
    — На тебя везде будет спрос, так что поберегись. Иначе прихватит 
какой-нибудь мерзавец. Здесь очень опасно. 
    У Акэми лопнуло терпение. Решительным жестом закинув рукава за плечи, она 
обернулась и громко зашипела. 
    — Знаешь, — продолжал он, — я думаю, что ты действительно помешанная, — 
расхохотался Ясома. 
    — Замолчи и иди своей дорогой! 
    — Разве я не прав? 
    — Сам ненормальный. 
    — Ха-ха! Теперь все ясно! Ты сумасшедшая. Жаль тебя. 
    — Запущу в тебя камнем, если не уберешься. 
    — Ты это всерьез? 
    — Убирайся, скотина! 
    Напускной решимостью Акэми пыталась скрыть панику, охватившую ее. Закричав 
на Ясому, она побежала через поросший тростником пустырь, туда, где когда-то 
была усадьба даймё Комацу, окруженная садом с каменными фонарями. Акэми 
казалось, что она плывет среди качающихся стеблей. 
    — Стой! — вопил Ясома, преследуя ее, как гончий пес. Вечерняя луна взошла 
над горой Торибэ, ухмыляясь, словно ведьма. Вокруг ни души. В отдалении, метрах 
в трехстах, виднелись люди, спускавшиеся с холма. Спасать Акэми они не стали бы,
 даже услышав ее крик, потому что возвращались с похорон. Одетые в белые 
траурные одежды, в шляпах, подвязанных белыми лентами, с четками в руках, люди 
были погружены в печаль. 
    Акэми упала от сильного толчка в спину. 
    — Прошу прощения, — сказал Ясома, повалившийся на нее. — Не ушиблась? — 
участливо поинтересовался он, прижимая девушку к себе. 
    Кипя от гнева Акэми ударила Ясому по заросшей физиономии, но тот не 
рассердился. Ему, похоже, даже понравилась пощечина. Он зажмурился, не 
переставая ухмыляться. Ясома покрепче прижал Акэми, уткнулся ей в щеку. Щетина 
тысячью иголок впилась ей в кожу. 
    Акэми задыхалась. Отчаянно царапаясь, она разодрала ему ноздрю. Хлынула 
кровь, но Ясома не разомкнул объятий. 
    Колокол в храме Амида на горе Торибэ звучал мрачно и глухо, словно 
напоминая о бренности и тщетности всего земного. Его предостережение не 
производило впечатления на двух дерущихся смертных. Сухие стебли тростника 
раскачивались от их борьбы. 
    — Успокойся! — просил Ясома. — Тебе нечего бояться. Будешь моей женой. Я 
порадую тебя! 
    — Лучше умереть! — пронзительно закричала Акэми. Ее отчаяние поразило Ясому.
 
    — Что? Почему? — забормотал он. 
    Акэми лежала, сжавшись в комочек. Она походила на бутон горного цветка. 
Ясома ласково утешал девушку, в надежде добиться ее расположения. Он, 
несомненно, не в первый раз оказался в подобной ситуации. Казалось, 
происходящее ему нравилось, и его физиономия светилась от удовольствия, не 
утратив при этом зловещего выражения. Он не спешил, растягивая удовольствие, 
как кот, который забавляется игрой с полупридушенной жертвой. 
    — Не плачь, — говорил он, — горевать не о чем, правда? Поцеловав Акэми в 
ухо, Ясома продолжал: 
    — Ты должна знать мужчин. В твоем возрасте невинных не бывает. Сэйдзюро! 
Акэми вспомнила, какой жалкой и бессильной она была. 
    Как расплылась у нее в глазах рама сёдзи. 
    — Подожди! — крикнула она. 
    — Подождать? Ладно уж, — ответил Ясома, приняв лихорадочный жар ее тела за 
страсть. — Не вздумай бежать, а то придется приструнить тебя. 
    С резким стоном Акэми повела плечом и сбросила его руки. Глядя пристально в 
глаза Ясоме, она медленно встала. 
    — Что тебе нужно от меня? 
    — Сама знаешь. 
    — Считаешь, что с женщинами можно обращаться как с набитыми дурами? Все 
мужчины одинаковы! Да, я женщина, но у меня есть гордость! 
    Кровь сочилась из губы Акэми, порезанной листом камыша. Прикусив губу, она 
снова разрыдалась. 
    — Ты говоришь что-то странное, — сказал Ясома, — так и есть, сумасшедшая! 
    — Говорю то, что хочу. 
    Толкнув Ясому в грудь изо всех сил, она бросилась бежать, продираясь сквозь 
камышовые заросли, залитые лунным светом. 
    — Убивают! На помощь! Убивают! 
    Ясома бросился следом. Не успела Акэми пробежать и десяти шагов, как он 
настиг ее и швырнул на землю. Акэми лежала, прижавшись щекой к земле, 
задравшиеся полы кимоно обнажили ноги, растрепанные волосы закрыли ей лицо. Она 
чувствовала холодный ветер на груди. 
    Ясома не успел наброситься на нее, как что-то твердое ударило его в висок. 
Хлынула кровь. Ясома завопил от боли. Он оглянулся, но в этот момент получил 
другой удар по макушке. Ясома не почувствовал боли, мгновенно потеряв сознание. 
Голова его поникла, как у бумажного тигра. Ясома лежал, полуоткрыв рот, а над 
ним стоял бродячий монах с флейтой-сякухати, которой он и сражался. 
    — Гнусная скотина, — произнес монах. — Свалился быстрее, чем я ожидал. 
    Монах смотрел на Ясому, раздумывая, не лучше ли прикончить его. Если он и