|
Аракиде на ухо. Тот кивнул в ответ.
— Да, конечно. Я не сомневался в нем, но на всякий случай пусть оставит
расписку.
С этими словами он отдал слуге мешок, пропахший потом, и оба меча,
принесенные Оцу.
Весть об отъезде Оцу огорчила обитательниц Дома девственниц. За два месяца,
проведенные вместе, они привыкли к ней, как к старшей сестре.
— Неужели это правда?
— Вы действительно покидаете нас?
— И никогда больше не вернетесь? Со двора донесся голос Дзётаро:
— Я готов. Почему ты так долго собираешься, Оцу?
Он с удовольствием избавился от рабочей белой одежды и теперь был в
привычном коротком кимоно. Деревянный меч волочился по земле. За спиной
мальчика была обшитая тканью коробка со свитками.
— Расторопный какой! — откликнулась Оцу, выглянув из окна.
— Я все быстро делаю, — возразил Дзётаро. — А ты — копуша. Почему женщины
так медленно собираются?
Дзётаро, позевывая, уселся на солнцепеке, однако и это занятие ему тут же
наскучило.
— Готова? — нетерпеливо окликнул он Оцу.
— Минуту потерпи! — ответила та.
Она уложила вещи, но девушки не отпускали ее.
— Не огорчайтесь, я вас скоро навещу, — успокаивала их Оцу. — Ждите меня и
берегите себя.
Она чувствовала неловкость, потому что говорила неправду. После того, что
она выслушала от Аракиды, вряд ли ей захочется вернуться в Исэ. Девушки, похоже,
чувствовали это. Некоторые плакали. Кто-то предложил проводить Оцу до
священного моста через реку Исудзу, и все вышли из дома. Дзётаро нигде не было.
Девушки громко звали его, но никто не отвечал. Оцу, зная повадки мальчика,
предложила:
— Он, верно, устал ждать и ушел вперед.
— Противный мальчишка! — возмутилась одна из девушек.
— Он ваш сын? — внезапно спросила другая, взглянув на Оцу.
— Сын? Как ты могла подумать такое? Мне всего двадцать! Неужели я так старо
выгляжу, что Дзётаро можно принять за моего сына?
— Кто-то сказал, что он ваш ребенок.
Оцу покраснела, вспомнив разговор с Аракидой, но утешилась мыслью, что,
пока Мусаси верит в нее, ей безразлична людская молва. В этот момент их нагнал
Дзётаро.
— Кто так поступает? — осуждающе произнес он. — Сначала заставляете меня
ждать целую вечность, а потом бросаете!
— Тебя нигде не было, — возразила Оцу.
— Могли бы поискать меня. Я увидел человека, идущего по дороге в Тобу,
который издалека походил на моего учителя. Я побежал, чтобы разглядеть его
получше.
— Похожий на Мусаси?
— Да, но это оказался не он. Я добежал вон до тех деревьев и рассмотрел его
со спины. Это не Мусаси, а какой-то хромой.
Оцу и Дзётаро вновь испытали то, что не раз случалось во время их
странствий. Не проходило и дня, чтобы не блеснула надежда, сменявшаяся
разочарованием. Повсюду им мерещился кто-то похожий на Мусаси — мелькнувший
мимо прохожий, самурай на отплывшей от берега лодке, ронин верхом на коне,
силуэт человека в паланкине. Мгновенно вспыхивала надежда, и они бросались
следом, чтобы потом разочарованно переглянуться. Не упомнить, сколько раз они
спешили за чужими людьми.
Привыкшая к невезению, Оцу не огорчилась, но Дзётаро был совершенно убит.
Она ласково попыталась успокоить мальчика:
— И сейчас нам не повезло, но не сердись на меня. Мы надеялись встретить
тебя на мосту. Не печалься! Сам знаешь, путь будет нелегким, если начинать его
в дурном настроении. Пошли скорее!
Дзётаро немного успокоился. Посмотрев исподлобья на стайку девушек, он
поинтересовался:
— А им что надо? С нами собрались!
— Конечно нет! Они опечалены расставанием и хотят проводить меня до моста.
— Очень мило с их стороны, — тоненьким голоском произнес Дзётаро, дразня
Оцу.
Девушки рассмеялись, и боль разлуки поутихла.
— Учительница, вы не туда свернули! — крикнула одна из провожавших. — Вам в
другую сторону!
— Знаю, — спокойно ответила Оцу.
Она направлялась к воротам Тамагуси, чтобы помолиться перед храмом. Сложив
руки и склонив голову, Оцу застыла на несколько минут в молитвенной позе.
— Ясное дело, — пробормотал Дзётаро. — Не может уйти, не попрощавшись с
богиней.
Он ограничился наблюдением за Оцу со стороны. Девушки, подталкивая его в
спину, спрашивали, почему он не следует примеру Оцу.
— Я? Мне неохота молиться обветшалым святыням.
— Так нельзя говорить. Боги покарают тебя.
— По-моему, молитва — глупость.
|
|