народ не знал ни минуты покоя, и никому не было дела до того, что случится со 
страной. 
    — Ты говоришь о знаменитых сражениях между кланами Яманы и Хосокавы? 
    — Да. В то время, сто лет назад, Аракида Удзицунэ стал главным жрецом храма 
Исэ. У него не было средств даже для соблюдения древних церемоний и священных 
обрядов. Удзицунэ двадцать семь раз посылал прошения правительству о выделении 
денег на ремонт обветшавших храмовых построек, но не получил ответа. 
Императорский двор был слишком беден, сёгунат слишком слаб, даймё заняты 
войнами. Удзицунэ не отступился, и в конце концов ему удалось возвести новый 
храм. Не стоит забывать эту грустную историю. Дети, становясь взрослыми, 
забывают о матери, люди забывают о предках, о давшей нам жизнь великой богине, 
почитаемой в Исэ. 
    Дзётаро подпрыгнул, хлопая от восторга в ладоши. Он радовался, что вынудил 
Оцу на страстную речь. 
    — Кто сейчас повторяет чужие слова? — воскликнул он. — Думаешь, я не слышал 
этого от учителя Аракиды? 
    — Упрямец! — засмеялась Оцу. Она хотела дать ему подзатыльник, но мешок 
помешал ей. Оцу ласково смотрела на Дзётаро. Он наконец обратил внимание на ее 
необыкновенную ношу. 
    — Чье это? — спросил он, протянув руку к дорожной котомке. 
    — Не трогай! Никто не знает. 
    — Я аккуратно, просто посмотрю. Тяжеленная! А длинный меч какой громадный! 
— Дзётаро чуть не захлебнулся от восторга. 
    Послышалось шлепанье соломенных сандалий. Прибежала одна из девушек-мико. 
    — Вас зовет учитель Аракида. У него какое-то поручение к вам, — сказала она 
и тут же поспешила прочь. 
    Дзётаро растерянно огляделся. Зимнее солнце светило сквозь голые верхушки 
деревьев, ветер волнами пробегал по ветвям. Дзётаро, казалось, заметил призрак 
среди солнечных отблесков. 
    — Что с тобой? — спросила Оцу. — Что ты там увидел? 
    — Ничего, — хмуро ответил мальчик, покусывая указательный палец. — Когда 
девушка произнесла слово «учитель», я вдруг подумал, что речь идет о моем 
учителе. 
    Оцу помрачнела. Замечание Дзётаро было простодушным, но зачем упоминать имя 
Мусаси? 
    Оцу, вопреки совету Такуана, и не думала изгонять Мусаси из памяти. Она 
продолжала любить и тосковать по нему. Такуан — бесчувственный человек. Порой 
Оцу жалела его, не ведавшего, что такое любовь. 
    Любовь — как зубная боль. Когда Оцу была занята, любовь ее не тревожила, но 
стоило ей погрузиться в воспоминания, как ее охватывало желание отправиться в 
дорогу, найти Мусаси, обнять его и пролить слезы радости. 
    Оцу молча пошла по дорожке. Где он? Нет больше и горше муки, чем разлука с 
дорогим человеком. Оцу шла, и слезы струились по ее щекам. 
    Тяжелые мечи и потертые кожаные ремни дорожного мешка ни о чем не говорили. 
Она не догадывалась, что тащит боевые доспехи Мусаси. Дзётаро, поняв, что 
огорчил Оцу, молча плелся следом. Когда Оцу свернула к воротам дома Аракиды, он 
подбежал к ней. 
    — Сердишься? 
    — Нет, все хорошо. 
    — Прости меня, Оцу! 
    — Ты не виноват. Просто у меня грустное настроение. Не беспокойся. Узнаю, 
какое дело ко мне у господина Аракиды. А ты поработай в саду. 
     
    Аракида Удзитоми называл свой дом Домом учения. Часть его служила школой, 
которую посещали не только храмовые девушки, но и пятьдесят детей из трех 
уездов, приписанных к храму Исэ. Аракида пытался увлечь детей предметом, 
который не пользовался особой популярностью, — историей. В больших городах 
древняя история Японии вышла из моды. Ранняя история страны была тесно связана 
с храмом Исэ и окрестными землями, но теперь настали времена, когда люди путали 
судьбу страны с судьбой военного сословия, и мало кого интересовала древняя 
старина. Удзитоми в одиночку сеял семена древней традиционной культуры среди 
юного поколения из окрестностей Исэ. Удзитоми отвергал мнение, что провинция 
занимает второстепенное значение в судьбе нации. Он считал, что детям надо 
прививать знания о прошлом, и тогда дух славной старины воспрянет и разрастется,
 как могучее дерево в священном лесу. 
    Аракида каждый день с настойчивостью и самозабвением рассказывал ученикам о 
китайских классиках, о ранней истории Японии, запечатленной в «Летописи 
минувших дней», надеясь, что его воспитанники научатся ценить старину. Он учил 
своих питомцев более десяти лет. «Пусть, — думал он, — Хидэёси подчинил страну 
своему контролю и объявил себя регентом, пусть Токугава Иэясу стал всесильным 
сегуном, варварскими методами подавляющим врагов, но дети не должны 
воспринимать счастливую звезду военного героя за лучезарное солнце, как делают 
их родители. Если упорно воспитывать детей, то они поймут, что великая богиня 
Солнца Аматэрасу, а не грубый военный диктатор олицетворяет предназначение 
Японии». 
    Аракида, чуть запыхавшись, появился из просторной классной комнаты. Дети 
вылетели, как пчелиный рой, и побежали по домам. Храмовая девушка доложила 
Аракиде о приходе Оцу. Слегка смешавшись, он ответил: 
    — Да-да, я посылал за ней. Совсем забыл. Где она? 
    Оцу, некоторое время простояв перед домом, прослушала часть лекции Аракиды,