удивился, что невольно побежал. Я стыжусь себя и не могу смотреть в глаза тебе 
и дядюшке Гону. 
    Матахати закрыл лицо руками. Нос Осуги сморщился, и она тоже начала 
всхлипывать, но сию же минуту сдержала себя. Гордость не позволяла выказывать 
слабость. 
    — Ты действительно не делал ничего путного все эти годы, раз стыдишься себя 
и сознаешься, что позоришь своих предков, — едко заметила Осуги. 
    Дядюшка Гон вмешался в разговор: 
    — 'Ну, довольно. Будешь так его корить, он просто надломится душой. 
    — Кому я велела не вмешиваться? Ты мужчина и обязан держаться непреклонно. 
Я — мать и должна поступать строго, но справедливо, как делал бы его отец, будь 
он в живых. Матахати заслуживает наказания, и я еще не закончила. Матахати! 
Сядь прямо и смотри мне в глаза! 
    Осуги чинно села на землю и указала Матахати на его место. 
    — Да, мама, — послушно пролепетал Матахати, поднимая запачканные грязью 
плечи от земли и становясь на колени. Он боялся гнева матери. Он мог бы 
надеяться на ее снисхождение по случаю встречи, но слова матери о долге перед 
предками усугубляли его положение. 
    — Запрещаю утаивать что-либо от меня! — проговорила Осуги. — А теперь 
выкладывай, что ты делал с тех пор, как сбежал в Сэкигахару. Говори и не 
умолкай, пока я не услышу все, что хочу знать. 
    — Ничего не скрою, — ответил Матахати, окончательно подавленный решимостью 
матери. 
    Сдержав слово, он рассказал все в мельчайших подробностях: как они 
ускользнули с поля битвы после разгрома и скрывались в Ибуки, как он спутался с 
Око и стал жить за ее счет, как провел несколько лет с ненавистной женщиной, 
как теперь он искренне раскаивается в содеянном. Матахати почувствовал 
облегчение, как будто его вывернуло желчью. Признание принесло ему покой. 
    Дядюшка Гон, слушая племянника, изумленно хмыкал. Осуги осуждающе 
прищелкнула языком: 
    — Я потрясена твоим поведением. А теперь скажи, что ты сейчас делаешь? Ты 
неплохо одет. Пристроился на приличную должность? 
    — Да, — ответил Матахати. Ответ сорвался с губ без его ведома, и он 
поспешил поправиться: — Нет, вернее сказать, у меня нет должности. 
    — На что живешь? 
    — Зарабатываю мечом. Преподаю фехтование. 
    Ответ прозвучал правдоподобно и произвел желаемый эффект. 
    — Правда? — с явным интересом произнесла Осуги. Нечто вроде удовлетворения 
впервые мелькнуло на ее лице. — Фехтование? — продолжала она. — Конечно, мой 
сын обязан был найти время для совершенствования своего мастерства даже при его 
образе жизни. Слышишь, Гон? Он и впрямь мой сын. 
    Дядюшка Гон радостно закивал, одобряя сестру и радуясь перемене в 
настроении Осуги. 
    — Мы так и знали, — сказал он. — Лишнее подтверждение того, что в его жилах 
течет кровь рода Хонъидэн. Подумаешь, слегка сбился с пути? Главное, сохранил 
дух предков. 
    — Матахати! — сказала Осуги. 
    — Да, мама! 
    — Кто учил тебя фехтованию? 
    — Канэмаки Дзисай. 
    — Неужели? Он — знаменитость! 
    Осуги явно была польщена. Желая угодить матери, Матахати вытащил 
свидетельство и развернул его, предусмотрительно закрыв большим пальцем 
истинное имя владельца. 
    — Взгляни-ка, мама, — сказал он. 
    — Покажи, что это, — промолвила Осуги, потянувшись за свидетельством, но 
Матахати крепко держал свиток. 
    — Мама, тебе не надо обо мне беспокоиться. Осуги кивнула. 
    — Молодец! Посмотри, Гон! Великолепно! Когда Матахати был совсем маленьким, 
я уже знала, что он умнее и способнее Такэдзо и других мальчишек. 
    Осуги от радости говорила, брызгая слюной. Палец Матахати вдруг съехал в 
сторону, отрыв имя Сасаки Кодзиро. 
    — Подожди-ка! — промолвила Осуги. — Почему здесь написано «Сасаки Кодзиро»? 

    — Что? Ах, это! Под этим именем я сражаюсь. 
    — Чужое имя. Зачем оно тебе? Разве тебя не устраивает собственное — 
Хонъидэн Матахати? 
    — Конечно, — ответил Матахати, соображая, как вывернуться. — Я решил его 
скрыть. Мое постыдное прошлое бросило бы тень на память предков. 
    — Ясно. Правильное решение. Ты, верно, ничего не знаешь о событиях в нашей 
деревне. Расскажу, слушай внимательно, это важно. 
    Осуги пустилась в повествование о происшествии, приключившемся в Миямото, 
умышленно выбирая выражения таким образом, чтобы 
    I подтолкнуть Матахати к действию. Рассказала об оскорблении, нанесенном 
семейству Хонъидэн, о многолетних поисках Оцу и Такэдзо. 
    Она старалась сдерживаться, но все же разволновалась, на глазах навернулись 
слезы, а голос зазвучал глуше. 
    Матахати слушал, склонив голову. Его потрясла живость повествования. Ему 
хотелось быть хорошим и послушным сыном. Осуги волновали честь семьи и 
самурайская гордость, но Матахати больнее задевало другое — Оцу его больше не