— Твое имя Миямото Мусаси? - Да. 
    — Кто учил тебя боевым искусствам? 
    — У меня не было учителя в обычном смысле слова. Отец в детстве учил меня 
обращаться с дубинкой. Потом я заимствовал различные приемы у самураев старшего 
поколения в разных провинциях. Я много путешествовал по стране, побывал в 
отдаленных краях. Учился я у рек и гор, которые тоже считаю своими наставниками.
 
    — Ты правильно понимаешь дело. Но ты очень сильный. Чересчур! Мусаси, 
приняв эти слова за похвалу, покраснел. 
    — Что вы! Я еще не совсем окреп. Всегда допускаю ошибки. 
    — Я о другом. Сила порой вредит тебе. Ты должен владеть собой, стать слабее.
 
    — Что? — недоуменно спросил Мусаси. 
    — Помнишь, ты шел через огород, где я работал?
     - Да. 
    — Ты отскочил в сторону, увидев меня.
     --Да. 
    — Почему? 
    — Мне показалось, что вы можете мотыгой перебить мне ноги. Вы, казалось, 
были поглощены работой, но ваш взгляд сковал меня. В нем было что-то 
убийственное, словно вы нащупывали мое слабое место, чтобы поразить в него. 
    Старик засмеялся. 
    — Все наоборот! Когда ты был метрах в пятнадцати от меня, я ощутил 
приближение «чего-то убийственного». Это передалось мне через острие мотыги — с 
такой силой каждый твой шаг обнаруживает боевой дух и честолюбие. Я понял, что 
следует приготовиться к защите. Проходил бы мимо местный крестьянин, я остался 
бы обычным стариком, копающимся в грядках. Ты почувствовал во мне враждебность, 
но она была вызвана твоей агрессивностью. 
    Мусаси не ошибся, почувствовав в старике необыкновенного человека задолго 
до того, как они заговорили. Теперь Мусаси невольно воспринимал старика монаха 
как своего учителя. Мусаси испытывал к согбенному старцу глубокое почтение. 
    — Спасибо за ваш урок. Могу ли я узнать ваше имя и ваш пост в этом храме? 
    — Я не из храма Ходзоин. Я настоятель храма Одзоин. Зовут меня 
    Никкан. 
    — Благодарю вас. 
    — Я старинный друг Инъэя. Когда он начал изучать копье, я присоединился к 
его занятиям. Позднее, многое переосмыслив, я не прикасаюсь к оружию. 
    — Инсун, теперешний настоятель храма Ходзоин, — ваш ученик? 
    — Можно и так считать. Священнослужители не должны прибегать к оружию. 
По-моему, прискорбно, что Ходзоин теперь знаменит своим боевым искусством, а не 
ревностным служением Будде. Многие, однако, считали забвение стиля Ходзоин 
большой утратой, поэтому я обучил Инсуна. И никого больше. 
    — Не позволите ли вы остаться в вашем храме до приезда Инсуна? 
    — Намерен вызвать его на поединок? 
    — Хотелось бы не упустить возможность увидеть, как владеет копьем самый 
посвященный мастер. 
    Никкан осуждающе покачал головой. 
    — Пустая трата времени. Здесь нечему учиться. 
    — Правда? 
    — Ты познакомился с техникой Ходзоина в поединке с Агоном. Чего же более? 
Если хочешь научиться чему-то, наблюдай за мной. 
    Смотри мне в глаза! 
    Никкан, расправив плечи, слегка подался головой вперед и устремил взор в 
Мусаси. Глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Мусаси тоже пристально 
вглядывался в старца. Зрачки Никкана вспыхнули коралловым пламенем, которое 
сменилось темной лазурью. Горящий взор привел Мусаси в смятение. Он не выдержал 
взгляда старика. Негромкий смех Никкана прозвучал как треск пересохшего дерева. 

    Никкан умерил пронзительность взгляда лишь в тот момент, когда в комнату 
вошел молодой монах и что-то прошептал старику на ухо. 
    — Принеси сюда! — приказал Никкан. 
    Молодой монах вернулся с подносом, на котором была круглая деревянная 
коробка с рисом. Никкан положил рис в чашку и подал ее Мусаси. 
    — Рекомендую отядзукэ и соленья. В Ходзоине этим угощают всех, кто приходит 
на обучение, так что не думай, будто тебе оказывают особый прием. Монахи сами 
готовят соленья, которые так и называются — «соленья Ходзоин». Это огурцы, 
приправленные базиликом и красным перцем. Думаю, тебе понравится. 
    Мусаси взял палочки для еды и снова почувствовал на себе взгляд Никкана. 
Мусаси не понимал, исходил ли пронизывающий взгляд из существа Никкана или это 
был ответ настоятеля на силу, источаемую самим Мусаси. Мусаси надкусил огурец, 
и его вдруг охватило предчувствие, словно на него вот-вот обрушится кулак 
Такуана или стоявшее в углу копье полетит в его сторону. 
    Мусаси съел чашку отядзукэ и огурцы. Никкан спросил, не хочет ли гость 
добавки. 
    — Спасибо. Я сыт. 
    — Соленья понравились? 
    — Спасибо, очень вкусные. 
     
    Мусаси покинул храм, но жгучий привкус красного перца на языке долго 
напоминал ему о соленьях. Не один перец не давал ему покоя. Мусаси сознавал,