дома и участие в битве при Сэкигахаре на стороне Осаки объяснялись семейной 
традицией. Его отец верно служил Симмэну, князю Иги. Тоётоми Хидэёси умер за 
два года до битвы, сторонники, верные его сыну, взяли сторону Осаки. В Миямото 
Хидэёси считался величайшим из героев. Мусаси помнил сказания о подвигах 
легендарного воина, которые любил слушать по вечерам, сидя у очага. Воспитание, 
полученное в детстве и юности, жило в его душе, и сейчас Мусаси не колеблясь 
встал бы на сторону Осаки. 
    Мусаси многому научился со времени первых приключений юности. Сейчас он 
понимал, что его поведение в семнадцатилетнем возрасте было глупым и бесцельным.
 Преданная служба сюзерену не сводится к тому, чтобы слепо бросаться в драку, 
размахивая копьем. Самурай должен пройти весь путь до грани смерти. Самурай 
свершил нечто достойное и важное, если умирает с молитвой на устах за победу 
сюзерена. Теперь Мусаси так определял суть долга. В те далекие дни он и 
Матахати не имели представления о долге. Они жаждали славы, вернее, хотели 
легкой жизни без особых усилий со своей стороны. Странно, что они испытывали 
такие чувства. Мусаси благодаря Такуану постиг, что жизнь — бесценное сокровище,
 которое они с Матахати ни во что не ставили. Легкомысленно рисковали жизнью за 
жалкое жалованье самурая. Задним умом Мусаси понимал безрассудство их юности. 
    Мусаси незаметно для себя достиг Дайго, местечка к югу от города, и 
остановился передохнуть, потому что от быстрой ходьбы его прошиб пот. 
    — Подождите! Не уходите! — послышался издалека голос. 
    Посмотрев вниз на горную дорогу, Мусаси разглядел фигурку маленького 
водяного Дзётаро, бегущего со всех ног вверх по дороге. Вскоре мальчик сердито 
смотрел в глаза Мусаси. 
    — Вы меня обманули! — кричал Дзётаро. — Почему вы так поступили? 
    Мальчик запыхался, лицо его горело, слова были полны горечи. Он едва 
сдерживал слезы. Мусаси, не сдержавшись, рассмеялся, глядя на одежду мальчика. 
Вместо обычного одеяния на Дзётаро было кимоно, которое, правда, едва 
прикрывало колени, а рукава кончались на локтях. Деревянный меч за поясом был 
больше мальчика, тростниковая шляпа, болтавшаяся за спиной, напоминала зонт. 
    Браня Мусаси за нарушение слова, мальчик разразился слезами. Мусаси, обняв 
его, пытался успокоить ребенка, но Дзётаро безутешно рыдал, решив, верно, что в 
безлюдных горах нет свидетелей его плача. 
    — Тебе нравятся плаксы? — сказал наконец Мусаси. 
    — Мне все равно! — всхлипывал Дзётаро. — Вы взрослый, но обманули меня. 
Обещали взять в ученики и тайком ушли. Разве это достойно взрослого? 
    — Прости меня! — отозвался Мусаси. 
    От простых слов мальчик разрыдался еще громче. 
    — Хватит слез! — сказал Мусаси. — Я не хотел тебе лгать. У тебя есть отец и 
хозяин лавки. Я не мог увести тебя без разрешения хозяина, поэтому просил 
договориться с ним. Я не верю, что он тебя отпустил. 
    — Но почему вы не дождались ответа? 
    — Именно за это я извинился. Ты действительно говорил с хозяином? 
    — Да, — ответил мальчик, всхлипывая и сморкаясь в сорванные с дерева листья.
 
    — Что он сказал? 
    — Отпустил меня. 
    — Правда? 
    — По его словам, ни один приличный воин или школа не возьмет такого 
сорванца, как я. Живший на постоялом дворе самурай — слабак, поэтому я ему под 
стать. Сказал, что я могу нести ваши вещи, и подарил на прощанье вот этот меч. 
    Рассуждения хозяина лавки вызвали у Мусаси улыбку. 
    — Потом я пришел на постоялый двор, — продолжал мальчик. — Старика не было, 
и я позаимствовал шляпу, которая висела под карнизом на крючке. 
    — Но это же вывеска заведения! 
    — Все равно. Она пригодится в дождь. 
    Судя по поведению Дзётаро, он считал все формальности, включая заверения в 
преданности, выполненными, поэтому возомнил себя произведенным в ученики Мусаси.
 Мусаси скрепя сердце смирился с присутствием мальчика. Быть может, оно и к 
лучшему. Мусаси сыграл не последнюю роль в том, что Тандзаэмон лишился 
служебного положения, поэтому стоило благодарить судьбу за дарованную 
возможность позаботиться о младшем Аоки. Так будет справедливо. 
    Дзётаро успокоился. Вдруг, что-то вспомнив, он полез за пазуху. 
    — Совсем забыл! Это вам, — сказал он, доставая письмо. 
    — Откуда оно у тебя? — спросил Мусаси, с интересом осматривая письмо. 
    — Помните, вчера я рассказывал о ронине, который много пил и расспрашивал о 
вас? 
    -Да. 
    — Когда я вернулся в лавку, он все еще сидел там. Он снова спрашивал о вас. 
Ну и пьяница! Один выдул целую бутылку сакэ! Потом написал это письмо и велел 
передать вам. 
    Мусаси, удивленно склонив голову набок, сломал печать. Взглянув сначала на 
подпись, он понял, что послание от Матахати, который действительно был крепко 
пьян, когда его писал. Казалось, иероглифы были навеселе. Мусаси, читая письмо, 
переживал и радость былого, и печаль. Не только почерк, но и содержание было 
невразумительным и путаным. 
    «После того как я покинул тебя на горе Ибуки, я никогда не забывал нашу 
деревню. Я не забывал старого друга. Случайно я услышал твое имя в школе Ёсиоки.
 Я был в растерянности тогда и не мог решить, встречаться с тобой или нет. 
Сейчас я в винной лавке. Много выпил».