что ты здесь, как во чреве матери. Взгляни на эту комнату обыкновенным взглядом,
 увидишь лишь тесное темное узилище. Но приглядись! Подумай! Она может стать 
источником просветления, кладезем мудрости, созданным и обогащенным мудрецами 
древности. Тебе решать, быть этой комнате вместилищем света или тьмы. 
    Такэдзо давно потерял счет дням. Если было холодно, значит, стояла зима, 
тепло — лето. Ничего другого он не ощущал. Воздух оставался неизменно 
промозглым и спертым, смена времен года не сказывалась на жизни Такэдзо. Он 
твердо знал, что, когда в очередной раз он увидит ласточек, вьющих гнезда в 
бойницах башни, пойдет третья весна его заточения. 
    — Мне уже двадцать один год! — воскликнул он. Его мучили угрызения совести. 
Такэдзо застонал от душевной боли. — Что я совершил за свою жизнь? 
    Порой его преследовали горькие воспоминания о прожитом, причиняя глубокие 
страдания. Он стонал, выл, катался по полу, иногда рыдал, как ребенок. Приступы 
тоски продолжались днями. Он пробуждался к жизни опустошенным, с всклоченными 
волосами и болью в сердце. 
    Настал день, когда в бойницах защебетали ласточки, принесшие на крыльях 
весну из-за морей. Через несколько дней после прилета птиц раздался голос, 
резанувший ухо узника: 
    — Такэдзо! Ты жив? 
    На верхней ступени показалась знакомая фигура Такуана. Потеряв дар речи от 
потрясения, Такэдзо схватил монаха за рукав кимоно и затащил в комнату. Слуги, 
приносившие еду Такэдзо, никогда не разговаривали. Какое счастье услышать 
человеческий голос, тем более Такуана! 
    — Я только что вернулся из путешествия, — сказал Такуан. — Пошел третий год 
заключения. Думаю, у тебя было достаточно времени, чтобы одуматься и стать 
другим. 
    — Я навеки обязан тебе, Такуан, за твою доброту. Я понял, что ты для меня 
сделал. Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя? 
    — Отблагодарить? — переспросил Такуан, не веря своим ушам. Монах рассмеялся.
 — Ты мог разговаривать только с самим собой, но все научился говорить 
по-человечески. Прекрасно! Сегодня ты покинешь башню, унеси с собой как 
величайшую драгоценность — обретенное просветление. Оно пригодится, когда ты 
вернешься к обычной жизни. 
    Такуан повел Такэдзо к князю Икэде. Три года назад во время аудиенции 
Такэдзо оставили в саду, сейчас его допустили на веранду. После церемонии 
приветствия Икэда предложил Такэдзо поступить к нему на службу. 
    Такэдзо ответил отказом. Поблагодарив за высокую честь, он сказал, что не 
чувствовал себя достойным для службы у даймё. 
    — Если я останусь в замке, духи, пожалуй, начнут являться в проклятой 
комнате каждую ночь. 
    — Почему? Они водили с тобой компанию? 
    — Если со светильником рассмотреть ту комнату, то на стенах и потолочных 
балках видны темные пятна. Их можно принять за следы лака, но это кровь. Кровь, 
пролитая Акамацу, моими предками, которые погибли здесь, защищая замок. 
    — Быть может... 
    — Во мне клокочет ярость, когда я вижу эти пятна. Кровь закипает при мысли 
о предках, некогда правивших здесь. Их истребили, а души их развеяли осенние 
ветры. Они умерли насильственной смертью, но Акамацу был могущественным кланом, 
и лучше его не тревожить. Во мне течет та же кровь. Пусть я ничтожен, но я 
принадлежу к Акамацу. Если я останусь здесь, то возмущенные духи придут за мной.
 Они уже напомнили мне о моем происхождении в той комнате. Они способны поднять 
мятеж, затеять новое жестокое побоище. Мы переживаем смутное время. Во имя 
покоя обитателей нашего края я бы хотел не тревожить духов предков. 
    Князь одобрительно кивнул: 
    — Понимаю. Лучше покинуть замок, но куда же ты пойдешь? Назад в Миямото? 
Будешь жить там? 
    Такэдзо смиренно улыбнулся: 
    — Хотел бы постранствовать. 
    — Понятно. Проследи, Такуан, чтобы он получил деньги и дорожное снаряжение! 

    — Благодарю за вашу заботу об этом юноше, — с поклоном ответил 
    монах. 
    — Такуан! — засмеялся Икэда. — Ты впервые дважды поблагодарил меня за сущий 
пустяк. 
    — Пожалуй, — усмехнулся Такуан. — Больше не повторится! 
    — Полезно попутешествовать, пока молод, — сказал Икэда. — Он вступает в 
самостоятельную жизнь, родившись заново, как ты говоришь, ему следует принять 
новую фамилию. Назовем его Миямото, чтобы не забывал родину. Отныне, Такэдзо, 
носи фамилию Миямото! 
    Ладони Такэдзо коснулись пола. Он распростерся ниц перед князем. 
    — Слушаюсь, ваша светлость. 
    — Нужно сменить имя, — вмешался Такуан. — Почему бы не читать иероглифы 
твоего имени по-китайски? Вместо Такэдзо получится Мусаси. Написание имени 
останется прежним. В день нового рождения ты входишь совершенно обновленным! 
    Пребывавший в веселом настроении Икэда одобрительно кивнул. 
    — Миямото Мусаси. Прекрасное имя! Замечательно! Следует выпить за 
наречение! 
    Они перешли в соседнюю комнату, им подали сакэ. Такэдзо и Такуан оставались 
с князем до глубокой ночи. К ним присоединилось несколько вассалов Икэды. 
Такуан даже исполнил старинный танец. Знаток искусства, он мастерски