— А, это вы! Страшный ливень, правда? 
    — О да! — хитро улыбнулась Осуги. — Убийственный! 
    — Каждый знает, что под самым проливным дождем не так уж трудно 
продержаться ночь и даже две. Человек очень вынослив. А вот солнце для него 
действительно губительно. 
    — Выходит, Такэдзо жив? — с недоверием спросила Осуги, повернувшись к 
старому дереву. Прищурив глазки-буравчики, она заслонилась ладонью от солнца. 
Увиденное ею благотворно подействовало на Осуги. — Обвис как мокрая тряпка! — 
сказала Осуги с окрепшей надеждой в голосе. — Вряд ли он жив! 
    — Не вижу птиц, клюющих его глаза, — с улыбкой сказал Такуан. — Значит, он 
еще дышит. 
    — Спасибо, Такуан! Ты — ученый человек, поэтому знаешь обо всем побольше 
меня. 
    Осуги вытянула шею, оглядываясь по сторонам. 
    — Что-то я не вижу своей невестки. Не можешь ее позвать? 
    — Невестку? По-моему, я с нею не знаком. Даже не знаю ее имени. Как же я 
позову ее? 
    — Позови! — нетерпеливо повторила Осуги. . - Кого? 
    — Конечно, Оцу! 
    — Оцу? Почему вы называете ее невесткой? Она еще не вошла в дом Хонъидэнов. 

    — Она скоро станет членом семьи как невеста Матахати. 
    — Невероятно! Как она выйдет замуж за человека, который отсутствует? 
    Осуги возмутилась. 
    — Не твое дело, бродяга! Отвечай, где Оцу! 
    — Думаю, в своей комнате. 
    — Конечно, как я не сообразила! — пробормотала старуха. — Я велела следить 
ей по ночам за Такэдзо, так что к утру Оцу утомилась. Кстати, — назидательно 
произнесла Осуги, — не твоя ли обязанность, Такуан, сторожить Такэдзо днем? 
    Не дожидаясь ответа, Осуги решительно направилась к криптомерии. Она долго, 
как завороженная, стояла под деревом, задрав голову. Затем, словно очнувшись от 
забытья, засеменила по дороге в деревню, опираясь на палку из шелковицы. 
    Такуан вернулся в келью, где и пробыл до вечера. 
    Комната Оцу находилась недалеко от кельи Такуана. Весь день сёдзи в комнате 
Оцу не открывались, за исключением моментов, когда служка приносил ей лекарство 
или глиняный горшок с густым рисовым отваром. Ночью Оцу нашли полумертвой под 
дождем. Несмотря на ее крик и сопротивление, девушку внесли в комнату и напоили 
горячим чаем. Настоятель сурово отчитал Оцу, которая молча сидела, привалившись 
к стене. К утру у нее появился сильный жар, и она едва приподнимала голову, 
чтобы выпить отвар. 
    Опустилась ночь. В отличие от прошлой ярко светила луна, ясная и четкая, 
будто в небе вырезали аккуратное отверстие. Когда все вокруг стихло, Такуан 
отложил книгу, надел деревянные сандалии и вышел из кельи. 
    — Такэдзо! — позвал он. 
    В вышине колыхнулась ветка, и сверкающие капли посыпались на землю. 
    — Бедный парень, у него нет сил ответить, — сказал сам себе Такуан. — 
Такэдзо! Такэдзо! 
    — Что тебе надо, подлый монах? — раздался сверху свирепый голос. Обычно 
невозмутимый Такуан растерялся. 
    — Ты вопишь слишком громко для человека, находящегося у врат смерти. Ты 
случаем не рыба или морское чудище? Ты вполне протянешь еще дней пять-шесть. К 
слову, как там твой живот? Не тянет к земле? 
    — Не болтай ерунду, Такуан. Отруби мне голову, и дело с концом! 
    — Не спеши! Такое дело суеты не терпит. Если отрубить голову прямо сейчас, 
она свалится на меня и укусит. 
    Такуан в задумчивости уставился на небо. 
    — Великолепная луна! Счастливчик, любуешься ею с очень удобной позиции. 
    — Ну держись, негодный монах! Покажу, на что способен Такэдзо. Напрягая все 
силы, Такэдзо начал раскачиваться вместе с веткой, к 
    которой был привязан. Сверху посыпались иглы, куски коры, но стоявший под 
деревом монах оставался невозмутимым, нарочито безразличным. 
    Такуан стряхнул мусор и снова взглянул вверх. 
    — Вот сила духа, Такэдзо! Такая злость благотворна. Давай, Такэдзо! 
Соберись с силами, докажи, что ты настоящий мужчина, покажи всем, на что 
способен. Ныне принято считать, что преодолевать гнев — значит проявлять 
мудрость и силу воли. Я заявляю, это — глупость. Мне противно смотреть на 
сдержанных и благоразумных молодых людей. У них больше энергии, чем в их 
родителях, и они должны проявлять ее. Не сдерживайся, Такэдзо! Чем неистовее ты 
будешь, тем лучше. 
    — Ну, погоди, Такуан! Я перетру веревку зубами, и тогда тебе от меня не 
уйти! Разорву на куски! 
    — Это угроза или обещание? Если ты всерьез, то я дождусь тебя внизу. Уверен,
 что выпутаешься из веревок до собственной смерти? 
    — Заткнись! — прохрипел Такэдзо. 
    — Ты воистину могуч, Такэдзо! Вон как дерево раскачал! Но я не чувствую, 
чтобы тряслась земля. Как ни печально, но беда в том, что ты слаб. Твой гнев — 
лишь вспышка досады, а настоящий мужчина впадает в гнев от морального 
негодования. Гнев по пустякам — удел женщин, постыдный для мужчины. 
    — Ждать тебе недолго, — доносилось сверху, — скоро сверну тебе шею! 
    Такэдзо напрягался всем телом, но веревка не поддавалась. Такуан,