— Не понимаешь? — всплеснул руками Такуан. — Избрать спутником жизни истину 
означает, что ты должна полюбить не простого смертного, а устремиться к вечному.
 
    — Но, Такуан, — нетерпеливо перебила Оцу, — что такое истина? Такуан 
бессильно опустил руки и уставился в землю. 
    — Давай подумаем, — произнес он. — Я сам не очень знаю. Оцу рассмеялась, но 
Такуан не рассердился. 
    — В одном я уверен, — сказал он. — В твоем случае истина означает, что ты 
не должна стремиться уехать в город и нарожать там слабых, худосочных детей. 
Тебе следует остаться в родной деревне и воспитать здоровое крепкое потомство. 
    Оцу в нетерпении подняла серп. 
    — Такуан, — с ноткой отчаяния проговорила она, — ты пришел помогать мне или 
болтать? 
    — Конечно, помогать, поэтому я здесь. 
    — Тогда заканчивай проповеди и берись за серп! 
    — Что ж, хорошо, — ответил он, притворившись обиженным. — Раз ты 
отказываешься от моего духовного руководства, я не буду навязываться. 
    — Ты поработай, а я пока сбегаю к Огин. Она обещала сегодня закончить оби, 
который я хочу надеть завтра. 
    — Огин? Сестра Такэдзо? По-моему, я ее видел. Это она приходила как-то 
вместе с тобой в храм? 
    Такуан бросил серп и сказал: 
    — Я пойду с тобой. 
    — В таком виде? 
    Такуан сделал вид, что не заметил вопроса. 
    — Может, чаем угостит. Я умираю от жажды, — сказал он. 
    Устав спорить с монахом, Оцу слабо кивнула в ответ, и они отправились вдоль 
реки. 
    Огин было лет двадцать пять — возраст не юный, но она была все еще 
хорошенькой. Дурная слава ее брата отпугивала женихов, но многие сватались к 
ней. Вкус и хорошее воспитание Огин проявлялись во всем. Она отказывалась от 
предложений под тем предлогом, что ей надо вывести брата в люди. 
    Дом, в котором жила Огин, был построен ее отцом Мунисаем, когда тот еще 
руководил военной подготовкой в клане Симмэн. За его заслуги ему была оказана 
честь носить фамилию Симмэн. Дом, окруженный высокой глинобитной стеной на 
каменном основании, стоял на берегу реки и был слишком велик для скромного 
провинциального самурая. Сейчас дом утратил былое величие. Крыша поросла диким 
ирисом, а стены додзё, где в свое время Мунисай обучал боевым искусствам, были 
заляпаны пометом ласточек, поселившихся под стрехой. 
    Мунисай, впав в немилость, потерял положение и умер в бедности, что нередко 
случалось в то смутное время. После его смерти слуги оставили дом, но многие 
время от времени заходили, поскольку были жителями Миямото. Они приносили 
свежие овощи, прибирали в нежилых комнатах, наполняли кувшины водой, разметали 
дорожки и оказывали Огин другие услуги. Они любили поболтать с дочерью Мунисая. 

    Услышав скрип калитки, Огин, сидевшая за шитьем в задней комнате, решила, 
что это кто-то из бывших слуг. Когда Оцу с ней поздоровалась, она вздрогнула от 
неожиданности. 
    — Ты напугала меня! — сказала Огин. — Я заканчиваю твой пояс. Он тебе нужен 
завтра для храмовой церемонии? 
    — Прости меня, Огин, за хлопоты. Я должна была сшить его сама, 
    но очень занята в храме. 
    — Рада тебе помочь. Надо же чем-то заниматься. Без работы я начинаю 
тосковать. 
    Оцу вдруг обратила внимание на домашний алтарь. В нем на маленькой тарелке 
теплилась свеча, освещавшая две темные таблички с тщательно выписанными 
иероглифами. Перед поминальными табличками стояли вода и цветы. Надписи 
гласили: 
    «За упокой души Симмэна Такэдзо, 17-ти лет. 
    За упокой души Хоньидэна Матахати, того же возраста». 
    — Огин, — с тревогой спросила Оцу, — ты получила известие об их смерти? 
    — Нет... но чего же ждать? Я смирилась с этой мыслью. Они, конечно, погибли 
в Сэкигахаре. 
    Оцу энергично замотала головой. 
    — Не говори так! Накличешь беду. Они живы, я знаю. Я уверена, что они на 
днях появятся! 
    Огин не отрывалась от шитья. 
    — Ты видишь во сне Матахати? — мягко спросила она. 
    — Постоянно. А что? 
    — Значит, его уже нет в живых. Я тоже все время вижу во сне брата. 
    — Огин, не говори так! 
    Подбежав к алтарю, Оцу выхватила поминальные таблички. 
    — Я их выброшу, они предвестники беды! 
    Оцу задула свечу. Слезы катились по ее щекам. Схватив цветы и воду, она 
побежала на веранду и забросила цветы подальше в сад, а воду выплеснула. Вода 
угодила прямо на голову Такуану, который ждал внизу. 
    — Ой, холодно! — завопил он, вскакивая и вытирая голову покрывалом. — Ты 
что? Я пришел попить чаю, а не купаться! 
    Оцу рассмеялась, и на глазах у нее снова появились слезы, но теперь она 
плакала уже от смеха.