Говорят (болтали сороки и шептали волны прилива), что Великая Буря началась от 
их третьего взгляда. Но может быть, она началась не от того и не тогда. Говорят 
еще (я слышал от майских жуков и медвежат), что тогда старушка Время 
остановилась, чтобы поглядеть на них, а когда опомнилась, рванула свою телегу 
превращений так резко, что небо не удержалось, и оттого, будто бы, и началась 
та Буря. Но что толку верить тем, кто до Бури были совсем другими? Потому что 
Буря изменила всех. "В Великую Бурю, сынок, - качала малыша медведица, - с неба 
лилось столько огня, сколько шерстинок у папы, и у меня, и у тебя, и у всех 
медведей, и даже, наверное, больше. Небо грохотало так, что оно бы всех 
оглушило, если бы уши не были залиты водой. Ох, и ливень был! а деревья все 
равно горели, молний было больше, чем дождинок. Деревья переставали держать 
землю, и она трескалась!" 
Вы спросите: а что же все они тогда, и деревья, и животные, не превратились в 
камни, чтобы было не больно и не страшно? В том-то и беда, что многие 
превратились. Ведь до Бури камней было совсем немного; кому захочется быть 
камнем среди веселого леса? Только после Бури стало так много камней, как 
сейчас. Некоторые птицы так испугались Бури, что вначале улетели далеко-далеко 
от Земли, а потом уже превратились в камни; и до сих пор некоторые из них 
возвращаются обратно. Эти камни падают на землю с неба, обычно ночью, потому 
что им стыдно. Люди зовут их метеоритами. 
Многие стали камнями; многие даже песчинками и галькой. И когда окончилась Буря 
- а никто не знает точно, сколько она длилась - три дня или семь лет, - мало 
кто даже заметил это. Ни деревьев, ни трав не было на растресканной земле. 
Испуганные звери рассеялись и попрятались, и многие из них сами забыли где. 
Повисло солнце, высохли лужи. Подул ветер и нанес песка. И на месте прежнего 
леса, там, где прыгали белки и бродили зубры, легла бескрайняя пустыня, голая 
пустыня, пустая пустыня, где царили пески да камни. 
Из дальнего далече шел по пустыне домой заяц. Шерстка его вытерлась, глаза 
застилала слезная дымка. Третий день он брел без воды, не встречая не только 
зайцев, но даже стрекоз и ящериц. Иногда он видел миражи: реки и озера, кусты и 
сочную траву, и он бросался к ним, а потом видел: это песок, песок, да пленка 
облаков за горизонтом. Мираж. 
Заяц заснул, поев каких-то колючих сухих листьев, и то ли снилось ему, то ли 
нет, что два высоких человека проходили по пустыне. То ли снилось ему, то ли 
нет, что на месте, где они остановились, выросла ива и зажурчал ручей. То ли 
снилось ему, ведь он спал, спал так сладко усталой головой на лапах, когда за 
ухо его тронула зайчиха и сказала: "Маленький, вставай". И он вскочил, не веря 
своим глазам, а на полянке у ручья, где стояла ива, уже росла трава и 
распускались цветы, и пели птицы, и зайцы, и белки прыгали там, а из-за холмов 
бежали все новые и новые, и приходили деревья, копали себе ямки и пускали корни,
 и журчал ручей, и ива шептала ему что-то своими длинными ветками, а у ее 
ствола стоял никем не замеченный сложенный черный зонт. 
ДЕД, ВНУЧКА И БОЮСКИ
Однажды дед на внучке женился. Свадьбу сыграли, в родителей вишневыми 
косточками кидали. Стали в большом доме жить. Хороша невеста, да всего боится. 
"Боюсь я, дед, на огород ходить: там червяки в земле ковыряются!" Лазает дед по 
огороду, от землицы борода чернеет. "Боюсь я, милый, коров: у них хвост да рога 
мотаются". Дед и коров доит, молоком в вечеру белеет. "Ох, и огня, дед, и огня! 
Печка - она искрами плюется!" Вот и ужин дед кашеварит, бороду задумчиво 
кочергой очесывает. От такого от хозяйства добра не жди; не успевал дед всего 
сделать. Корову продал, лошадь продал, и от огорчения сам слег. Заболел. Ну, 
внучка попробовала поплакать и тихо, и в голос, да все не в помощь. Решила она 
тогда в город на базар сходить, купить лекарств и еды. Денег у нее, правда, не 
было, но она решила: "Продам чего-нибудь". И вот, хоть и было ей страшно, на 
базар далекий она с утречка и отправилась. Деда ведь своего все же любила! 
На базаре - толчея, гомон; она стала в сторонке, чистый плат расстелила. А что 
же дальше? Подходит народ: на сем месте что продается? Мнется бедная внучка, не 
знает, что и сказать. Тянет кого-то за рукав: "Дядь, а что продавать здесь 
можно, чтоб подороже?" Он спрашивает: "А что у тебя есть?" - "Да ничего нет". 
"А что умеешь делать?" Тут она заплакала: "Да ничего не умею, я всего боюсь!" 
"Хм, - говорит дядька, - так ты боюски и продавай". "А возьмут?" - не верит 
дивчина. "А ты попробуй". И вдруг как закричал дядька: "Эй, народ! Товар 
исключительного назначения! Подходи за боюсками!" 
Народ стал осторожненько подходить, интересоваться: что за товар такой? Дядька 
говорит: боюски на любой вкус. Для жен, детей, крупного и малого рогатого скота.
 А девчонка говорит: "И курей с петухами". "Что для курей?" - подлезает бабка. 
"А вот бегают твои куры далеко от дома?" - спрашивает посредник. "Ох, бегают, 
проклятые", - соглашается бабка. "А ты купи для них боюску дальнего 
пространства. Есть у нас такая?" - спрашивает у девчонки. "Еще как, - солидно 
говорит она. - Вам на целый птичий двор?" - "Уж пожалуйста", - говорит бабка. 
Вот торговля завертелась не на шутку! Купили боязнь огорода для гусей и коз, 
купили боюски темноты для крыс и тараканов, ну все раскупили на корню! Один 
оригинал купил боязнь рек и моря, чтобы палить в облака и тучки: хотел, чтобы 
они проливались только над сухой землей. И только для малых ребятишек ни одной 
боюски не продали, ни мамкам, ни нянькам. Вот как! На вырученные деньги купила 
внучка лекарства и еду, и для того дядьки, который ей помог, праздничную 
рубашку, и для себя леденец. Целый день провела на базаре. Только к вечеру 
вернулась домой. Там дед ее встретил, своим глазам не поверил. От радости он и 
без лекарств выздоровел. И потекла их жизнь весело и бойко, и работали они 
теперь вместе, и на ярмарку вместе ездили. Найти бы и нам такое счастье.