невесты и понимал, что она никогда не сможет полюбить его. 

Он с усмешкой играл драгоценными камнями и осознавал, что ни один из них не 
представляет ценности без хотя бы крошечного луча света. И тогда Ниор вновь 
накинул на себя плащ странника и тихо вышел за ворота. 

Была ночь, и тысячи звезд сверкали в небесах. Ниор вспомнил уроки отца, и 
сердце его забилось так странно, словно ударяло в колокол. Он услышал его 
протяжный, глубокий звон и, слившись с ним, коснулся ближайших звезд. Счастье 
наполнило его, ибо он утерял свое тело и приобрел плоть всего мира. Вспыхнула 
его душа радостью и гармонией и в одно мгновение готова была сгореть, как 
падающий метеор, но человек протянул руки к дубовой аллее. Ветер пронесся в 
кронах деревьев и столетние гиганты, за чьими желудями он ухаживал, — ответили 
на его призыв и остановили время. Ниор почувствовал, что любое его желание, но 
только одно, может исполниться в этот миг. Он хотел пожелать встречу с матерью, 
но вдруг вспомнил свою собаку, привязанность и страдание кото-,Рой держали в 
плену его душу. 

Сколько раз в детстве Ниор молился, чтобы его бедный друг увидел свет 
почувствовал радость и полноту жизни, как и он. Теперь, имея горький опыт 
исполненных желаний, которые оказались ему ненужными, не лучше ли было 
поделиться возможностью счастья со своим слепым псом. Ниор представил собаку и 
призывно засвистел. 

Мгновение — и радостный, здоровый пес оказался перед Ниором, прыгая, визжа и 
стараясь лизнуть его в мокрые от слез глаза. Не был ли то урок любви? Сердце 
человека переполнилось и раскрылось. Ему навстречу, из глубин ночи выступила 
прекрасная королева и вместе с нею первые лучи рассвета. Он узнал в ней ту, что 
снилась ему в детстве, ту, что некогда дала ему жизнь и теперь пришла, чтобы 
взять его с собой в ту незримую страну, на краю или за краем земли, где жило 
вечное счастье. 
ПОТЕРЯ 

С последними лучами гаснущего солнца жизнь маленького пажа Эргольда должна была 
оборваться. Так сказал придворный астролог, так думали все знавшие мальчика и 
так чувствовал он сам. Всего пару месяцев назад был убит на турнире его рыцарь 
Брок, и тогда-то началась болезнь пажа. Он не хотел верить в смерть господина и 
три дня не отходил от мертвого тела, молясь и взывая к душе Брока, чтобы она 
вернулась на землю. Напрасно его маленькое сердце Разрывалось между тоской и 
надеждой. Чуда воскресения не было, текли долгие, мучительные часы и, как по 
ступеням, уводили рыцаря от этого мира все дальше и дальше. 

Вдень похорон у пажа не осталось сил, чтобы проводить господина в последний 
путь. Что-то надломилось в душе мальчика, и грозная тень обреченности пала на 
него. В самом деле, несчастье не приходит одно. Не успела еще просохнуть земля 
на могиле Брока, как король Тулип прислал сватов к вдове рыцаря, прекрасной 
Флее. Темные слухи поползли по дворцу, что гибель на турнире была подстроена, 
что перед боем ему поднесли кубок с зельем, отнимающим силы, что в седле 
перерезали ремни и т. д. Так или иначе, но все мрачнее поворачивались события, 
и разум пажа заколебался, он стал путать события, утверждал, что теперь ему 
должно наследовать имя рыцаря, и леди Флея не выйдет замуж за короля, так как 
является его законной женой. 

В конце концов его поместили в круглую комнату на самом верху сторожевой башни 
и оставили одного. Никто не пришел навестить пажа. Темный страх, что никому не 
дано заглядывать безнаказанно в воронку смерти, отталкивал людей, и не сам ли 
больной мальчик свидетельствовал об этом предостережении. 

Меж тем умирающий бессильно раскинулся на подушках, глядя, как в узком окне, в 
розоватых лучах заката фантастическим пионом распустилось маленькое облако. 
Мерный стук башенных часов отдавался под сводами, не нарушая какой-то особой 
тишины. Она же наваливалась на грудь пажа, и он невольно сдерживал дыхание. 
Сердце все больше отставало от ритма часов и билось глухо и слабо. Синеватая 
тень упала на изголовье, Эргольд повернул голову. 

Около него сидела странная девочка его возраста. Воздушную красоту ее, пожалуй, 
можно было сравнить с грезой или сновидением. В прозрачности лица проглядывало 
множество иных лиц, и в многообразии разом можно было увидеть и слезы, и улыбки,
 зов и отвержение. Тело и грациозные руки синеватой дымкой окутывала тончайшая 
ткань. Глаза таили неподвижность и огромность моря. В их опаловом цвете жила 
сама вечность или то, чему нет названия. 

— Ну что? Пора? Ты пойдешь со мной? — прозвучал тихий голос, хотя губы ее не 
шевельнулись. 

Паж отчаянно замотал головой: 

— Нет, нет! Я не хочу, я еще маленький. Дай мне пожить хоть немножко. 
Пожалуйста, отпусти меня, я тебе что-нибудь подарю…