достанется Принцесса — сказал Грэм. 

— Неужели счастливый Принц станет несчастным, если не получит короны и 
Принцессы? — спросил король. 

— Да, это так, отец! — признался Грэм. 

— А что скажет мой второй сын? — спросил король Глома. 

— Я не хочу становиться на пути брата. Видит небо, что моя жизнь не станет ни 
богаче, ни беднее, буду я королем или нет. Что же касается Принцессы, то я 
богат уже тем, что встретил и полюбил ее. Моя любовь не убудет, если я увижу ее 
счастливой рядом с моим братом. 

— О принц Глом, вы так великодушно готовы отдать меня брату, но я не хочу 
отказываться от вас. Наверное, и я имею право на выбор! — воскликнула Принцесса.
 

Грозно засверкали глаза Счастливого Принца: 

— Отец, раздели свои дары, дай мне корону, а Принцесса мне больше не нужна! 

— Попробуй, надень ее, — ответил король. 

Как ни старался Грэм водрузить корону на голову, она то не лезла, то 
оказывалась велика и сползала. 

— Не трать сил, — молвил король. — Она волшебная и знает достойного. Принц Глом 
надел корону, и она оказалась ему в самую пору. 
ОКНО

Жил-был Вор. Обычный, как и многие другие. И, конечно же, он находил оправдание 
своему ремеслу в том, что судьба к нему несправедлива, что вокруг него только 
злые люди, что он борется за жизнь так, как умеет. 

Раньше Вор промышлял вместе с шайками таких же отщепенцев, но вскоре понял, что 
они не столько помогают, сколько обременяют его. Тем более что держатся они на 
извращенном понятии дружбы: на самом деле каждый готов продать другого, если 
ему это выгодно. Время благородных бандитов в действительности не прошло, а его 
попросту и не было. 

Зло, как болото, втягивает в свою трясину всего человека, стоит к нему 
прикоснуться лишь пальчиком. И тем не менее, отделившись от других и не имея на 
своей совести загубленных душ, Вор почитал себя едва ли не аристократом в своей 
среде, и совесть его не тревожила. 

И как же обидно и непонятно было для него, когда, входя в какую-либо компанию, 
он видел, что люди смотрят на него с подозрением и придерживают карманы. 
Неужели профессия так откладывается на лице? Тогда почему же, когда он сам 
смотрит на себя в зеркало, то ничего особенного не видит? И ведь и совесть его 
не мучит, и уж добрую половину своих подвигов, он забыл а то, что забыто, можно 
считать, и не существовало. 

Но вот однажды Вор встретил настоящего Судью. И тот без долгих слов посадил 
Вора в тюрьму. 

— За что? — кричал оскорбленный Вор. — Я ничего не украл. 

— Спроси у своего лица, а еще лучше — у совести, — отвечал Судья. — И даже если 
ты ничего не украл сейчас, то уж в прошлом или в будущем обязательно что-то 
совершишь! На тебе просто написано, что ты не понимаешь, что такое добро, а что 
— зло. 

И вот Вора заключили в башню, где он должен был находиться неведомо сколько, 
так как, по мнению Судьи, он был опасен для общества. 

Вначале Вору было скучно, потом страшно скучно, потом плохо, очень плохо, так, 
что он даже стал думать о смерти. И вот как-то, когда он стал отказываться от 
еды, его перевели в новую камеру. Она была в башне, на самом высоком этаже. 
Убежать отсюда немыслимо, но зато можно было видеть домишки, примыкавшие к 
территории тюрьмы. 

Это были жалкие лачуги с чахлыми садиками, и жили в них очень бедные люди. 
Однако их жизнь казалась Вору невероятно интересной. Особенно один дом 
привлекал его внимание. В нем жил дровосек с женой и маленькой дочерью. Девочка 
была так прелестна, что Вор мог смотреть на нее и днем и ночью, не уставая. Она 
вставала с солнцем, улыбалась, открывая окно, и кричала «доброе утро!» всему 
миру, так как не предназначала его никому в отдельности. Потом она провожала 
отца, помогала по хозяйству матери, играла, пела, сама себе рассказывала 
какие-то истории.