запущенным садом с высокой травой. Во-вторых, его серый цвет бросал вызов 
белизне и красочности целой улицы. В-третьих, его ветхость и солидный возраст 
не скрывали известной стройности и благородства форм. На фасаде, украшенном 
тремя фантастическими ликами, располагалось полукруглое окно, а над ним еще три 
узкие, напоминающие замковые, бойницы. Под высокой черепичной крышей, поросшей 
травой, находился каменный орел. 

Сбоку был парадный подъезд, и перед входом, у двери стояла фигура медведя. В 
лапах его был щит с геральдическими знаками. 

Жил ли кто-нибудь в этом доме, окружающие не знали. Старинная кованая ограда с 
прихотливым рисунком стерегла покой усадьбы. Кроме того, время от времени там 
появлялся огромный старый сенбернар, и его хриплый лай отгонял любопытных. 
Однажды судьба занесла сюда некоего художника по имени Толль. Разглядывая дом, 
он предался размышлениям. 

— Да это я сам! Если бы вздумалось мне изобразить себя в виде дома, я, пожалуй, 
не сделал бы лучшего автопортрета. Вся моя жизнь — это верность своему идеалу, 
это одиночество и заброшенность, это ослепительные мечты и отрезвляющая 
действительность! 

Он еще долго изливал бы свои чувства, но руки его легли на решетку, и тотчас 
раздался легкий топот, и старый пес появился у крыльца. Увидев Толля, пес повел 
себя весьма необычно. Он не залаял, как всегда, а завыл так, что сердце у 
художника упало. Тщетно он пытался успокоить собаку. Сенбернар продолжал свою 
скорбную песню с такими всхлипываниями, как будто рыдал человек. Толль поспешил 
уйти. Меж тем странный дом продолжал притягивать его, и на следующий день, к 
вечеру, художник пришел опять. Закатные лучи солнца освещали пронзительную 
красоту дома, четкие и гармоничные пропорции, сочетающие легкость и изящество 
рисунка. Казалось, это был маленький замок в каком-то заповедном лесу, и 
отблеск на стеклах плавился в окнах, как в глазах, наполненных слезами. Толль 
собирался делать эскиз, но чье-то жаркое дыхание пахнуло ему в затылок. Если бы 
он уже не сидел на земле, то, вероятно, упал бы. 

Позади него стоял старый сенбернар и размахивал хвостом, словно это был маятник 
напольных часов. Еще мгновение, и теплый язык прошелся по физиономии 
испуганного художника. Заручившись этим приветствием, пес двинулся вдоль ограды,
 поминутно оглядываясь на Толля и останавливаясь. Не могло быть сомнений, что 
он приглашает следовать за собой. Любопытство подтолкнуло художника, и он 
последовал за собакой. Былая роскошь интерьеров проступала сквозь толстые слои 
пыли. Паутина висела над карнизами, и из глубины картин манили какие-то морские 
горизонты и горные ландшафты. Пес, как гостеприимный хозяин, провел его по всем 
комнатам и, наконец, остановившись в последней, лег на пол. Старинные 
клавикорды с открытой крышкой будто ждали Толля. Тут же через распахнутую 
дверцу шкафа виднелся темно-синий бархатный сюртук, расшитый серебряной парчой. 
Парик висел на подсвечнике. Художник сохранил в душе еще достаточно детской 
непосредственности, чтобы воспользоваться этим. Он надел парик, сюртук и сел к 
клавикордам. Музыку он любил страстно, но не знал нотной грамоты. Тем не менее 
пальцы его, коснувшись клавишей, вдруг сами пустились в путь. 

Толль играл, и ему не верилось, что это не сон. Инструмент звучал так, словно 
был настроен вчера. Окончив игру, он встал, снял парик и сюртук и поспешно 
покинул дом. Пес проводил его до боковой незаметной дверцы, через которую они 
вышли, и вернулся назад. 

Толль изо всех сил бежал к жилищу, которое снимал у одного из местных жителей. 
Там был рояль, и художник спешил удостовериться в том, что музыкальный дар, так 
внезапно открывшийся у него, не исчез. Но он исчез! Тщетно Толль запрокидывал 
голову и пытался предоставить своим пальцам свободу. Ничего не получалось. 

И на следующий день художник снова пришел к дому. Долго он стоял подле него, не 
решаясь войти, и лишь к вечеру опять появился пес, и все повторилось, как в 
прошлый раз. Опять Толль облачился в старинное платье и обрел дар игры. 

Так начался его роман с Домом. Постепенно он более подробно разглядел интерьеры.
 Среди картин, висевших на стенах комнат, он обнаружил один портрет. На нем 
были изображены мужчина и женщина. Он — с величественной осанкой и надменным 
выражением на гордом и холодном лице. Она — воплощенная нежность и воздушность. 
Скрытая печаль едва уловимо сквозила в ее улыбке. Но столько обаяния источали 
ее глаза, губы, мягкость черт и волнистые темные волосы, что это не портило ее, 
а скорее украшало. Но самое главное, что почувствовал художник, — в душе этой 
женщины жила музыка. Именно та волшебная мелодия, что звучала из-под его 
пальцев, рождала в ней отклик, как если бы он произносил ее имя. Пугаясь 
собственных фантазий, предполагая, что все это бред и он сходите ума, Толль тем 
не менее снова и снова приходил в Дом, чтобы играть и разглядывать портрет 
прелестной незнакомки. 

Приближалась осень, у художника кончались деньги, дела призывали его покинуть 
эти места, но он не мог. Запах старого дерева, книг, засушенных цветов, 
стоявший в доме, музыка и портрет зачаровали его и не разрешали разлуки. Вскоре