сомнениями и загадками, которые сами ведь являются только результатами мышления.

 Кто развивает в себе по отношению к мышлению указанное здесь чувство, тот 
ощущает в мышлении не только нечто такое, что он вырабатывает в себе, как 
человеческую душевную способность, но также и нечто, в чем заключено, 
совершенно незлвисимо от него и от его души, некое мировое существо. Мировое 
существо, до которого он должен доработаться, если он хочет жить в чем-то, что 
одновременно принадлежит и ему и независимому от него миру.
 Умение предаваться жизни мысли имеет в себе нечто глубоко успокоительное. Душа 
чувствует, что в этой жизни она может освободиться от самой себя. Но это 
чувство так же необходимо душе, как и противоположное - чувство возможности 
быть всецело в самой себе. В обоих чувствах лежит необходимое для нее качание 
маятника ее здоровой жизни. В сушности, бодрствование и сон суть лишь самых 
крайних выражений этого качания маятника. В бодрствовании душа пребывает в себе,
 живет своей собственной жизнью; во сне она утрачивает себя, отдаваясь 
всеобщему мировому переживанию, и таким образом как бы освобождается от самой 
себя. Оба качания душевного маятника проявляются и в различных других 
состояниях внутреннего переживания. Причем жизнь в мыслях есть освобождение 
души от самой себя, подобно тому, как чувствование, ощущение, жизнь аффектов и 
т.д. суть пребывание ее в самой себе.
 Рассматриваемое таким образом мышление дает душе утешение необходимое ей, как 
противовес чувству покинутости миром. Можно правомерно прийти к ощущению: что я 
такое в потоке общего мирового свершения, бегущем от бесконечности, что я такое 
в нем с моим чувствованием, с моим желанием и волнением, имеющими значение ведь 
только для одного меня? Как только человек верно прочувствует жизнь в мыслях, 
он этому ощущению противопоставит другое: мышление, имеющее дело с этим мировым 
свершением, принимает в свое лоно и тебя с твоей душой; ты живешь в этом 
свершении, когда, мысля, даешь существу его изливаться в тебя. Тогда можно 
почувствовать себя принятым в мир, оправданным в нем. Из этого настроения душа 
почерпает для себя затем укрепление, ощущаемое ею так, как если бы оно 
притекало к вей по мудрым законам от самих мировых властей.
 От этого ощущения тогда уже недалеко до следующего шага, после которого душа 
говорит: не только я мыслю, но нечто мыслит во мне; становление мира 
высказывается во мне, и моя душа являет лишь арену, на которой мир изживает 
себя как мысль.
 Это ощущение может быть отвергнуто той или иной философией. Путем самых 
разнообразных доводов можно, по-видимому, вполне убедительно показать, что 
только что высказанная мысль о "себя-мышлении мира в человеческой душе" 
совершенно ошибочна. Но в ответ необходимо признать, что это - такая мысль, 
которая может быть выработана только путем внутреннего переживания. Только тот, 
кто выработал ее таким образом, вполне понимает ее значение и знает, что 
никакие "опровержения" с могут поколебать этого значения. Кто выработал ее себе,
 тот именно на ей совершенно ясно видит, какова настоящая ценность многих 
"опровержений" и "доказательств". Они часто кажутся вполне верными лишь до тех 
пор, пока человек еще в состоянии держаться ошибочного представления о 
доказательной силе их содержания. Тогда трудно бывает сговориться людьми, 
придающими для себя решающее значение подобным "доказательствам". Они 
принуждены думать, что заблуждается другой, так как они еще не совершили в себе 
той внутренней работы, которая привела этого другого к признанию таю, что 
кажется им ошибочным или, может быть, даже вовсе безрассудным.
 Для желающего войти в духовную науку полезны подобные медитации, как только 
что приведенные о мышлении. Для такого человека дело идет ведь о том, что 
привести свою душу в такое состояние, которое раскрывает ей доступ в духовный 
мир. Этот доступ может остаться закрытым для самого острого мышления, для самой 
совершенной научности, если душа ничего не приносит навстречу духовным фактам, 
готовым нахлынуть а нее, или сообщению о них. Если часто отдаваться чувству той 
крепости, какая заключена в этом настроении души: "мысль, я ощущаю себя единым 
потоком мирового свершения", - то это может быть хорошей подготовкой для 
достижения духовного познания. При этом вовсе не так важна абстрактная 
познавательная ценность этой мысли, как то, чтобы часто ощущать в душе 
укрепляющее действие, которое переживают, когда такая мысль могущественно 
протекает через внутреннюю жизнь, когда она разливается в душевной жизни, 
подобно духовному, живительному воздуху. Дело не в одном только познании того, 
что заключено в такой мысли, но в переживании. Она познана, если она хоть раз с 
достаточной убедительностью предстояла в душе; но чтобы она стала плодотворной 
для понимания духовного мира, его существ и событий, для этого нужно, после 
того как она была понята, все снова оживлять ее в душе. Все снова должна душа 
всецело наполняться ею, давать одной только этой мысли присутствовать в себе, 
исключив все другие мысли, ощущения, воспоминания и т.д. Такое повторное 
сосредоточение на мысли, вполне постигнутой нами, накопляет в душе силы, 
которые в обычной жизни бывают до известной степени рассеяны; она укрепляет их 
в самой себе. Эти собранные воедино силы становятся органами для восприятия 
духовного мира и его истины.
 Из этих указаний можно понять правильный ход медитирования. Сначала надо 
доработаться до мысли, постижимой при помощи средств, доставляемых нам обычной 
жизнью и познанием. Затем повторно погружаются в эту мысль, совершенно 
сливаются с ней воедино. Благодаря жизни в подобной познанной мысли, наступает 
укрепление души. Здесь для примера была выбрана мысль, взятая из природы самого 
мышления. Она была выбрана для примера, так как она особенно плодотворна для 
медитации. Но в смысле медитации сказанное здесь относится ко всякой мысли,