неважно, понимает он ее или нет), которую он удачливо вытащил из колоды судьбы, 
тогда высшим долгом людей, сознающих, что они обладают такою верою, было бы 
провозглашать это "на кровлях", во всеуслышание. Однако другая гипотеза гласит, 
что ни одному человеку нет пользы от того, что он бормочет ту или иную 
словесную формулу, не вкладывая в нее никакого смысла, и что грубым умам 
подходит лишь грубое, краткое изложение религиозных идей. Согласно этой 
гипотезе, политика скрытности, культивировавшаяся в древности, была более 
передовой, нежели кажется на первый взгляд. Разумеется, в современном 
европейском обществе взаимоотношения между простым народом и посвященными 
поддаются изменению. Простой народ — если иметь в виду публику в целом, включая 
самые утонченные умы нашего века, — в состоянии воспринимать метафизические 
идеи, по крайней мере, не хуже, нежели те, кто принадлежит к любому особому 
классу. Эти утонченные умы определяют общественное сознание, так что без их 
помощи среди европейских народов не могут восторжествовать никакие великие идеи,
 а эту помощь можно гарантированно обеспечить лишь в условиях свободного рынка 
интеллектуальной конкуренции. Отсюда следует, что малейшее упоминание о некоей 
эзотерической науке, более возвышенной, нежели те, что открыто предлагаются 
вниманию ученой общественности, производит на современное западное сознание 
впечатление нелепости. С этим вполне естественным чувством сейчас просто 
необходимо бороться — постольку, поскольку вообще можно просить людей следить 
за тем, чтобы оно не мешало им мыслить логически, то есть не считать, что коль 
скоро современному европейцу, овладевающему новой истиной, никогда не пришло бы 
в голову делать из нее секрет и раскрывать ее только какому-либо Братству, взяв 
с этих людей обязательство хранить ее в тайне, то, следовательно, подобная идея 
ни за что и никогда не могла бы посетить какого-нибудь древнеегипетского 
священнослужителя или интеллектуального титана, воспитанного цивилизацией, 
которая, согласно одной, не лишенной оснований, гипотезе, распространилась по 
всей Индии еще до расцвета наук и искусств в Древнем Египте. На самом деле, 
система тайных обществ была так же естественна для древнего ученого, как и 
общедоступная система науки — для ученых нашей страны и нашего времени. Разница 
здесь не только в эпохе или в моде. Необходимо сущностно различать те занятия, 
которым посвящают себя образованные люди в наши дни, и те, которым предавалось 
культурное общество в прошедшие эпохи. Мы принадлежим к эпохе материального 
прогресса, а лозунгом материального прогресса всегда была гласность. 
Посвященные древнего знания принадлежали к эпохе духовности, а лозунгом 
субъективного совершенствования всегда была секретность. Можно спорить о том, 
были ли эти лозунги в обоих случаях обусловлены ситуацией, но подобные 
размышления, во всяком случае, демонстрируют, что было бы неразумно делать 
слишком уверенные заявления о характере той философии и о философах, которые 
могли довольствоваться тем, что хранили в тайне свою мудрость, преподнося толпе 
религию, приспособленную скорее к уровню понимания тех, кому она была 
адресована, нежели к вечным истинам.
     Сейчас невозможно строить догадки о том, когда же оккультная философия 
начала принимать ту форму, в которой мы знакомимся с нею в наши дни. Разумно 
предположить, что последние две-три тысячи лет не прошли даром для преданных 
этой философии посвященных, которые все это время хранили и передавали ее, и 
что за данный период времени они внесли какой-то свой вклад в ее 
совершенствование. И все же опыт и умения посвященных, принадлежавших к самым 
ранним периодам, которые изучает история, представляются почти такими же 
внушительными и удивительными, как опыт и умения посвященных нашего времени; 
поэтому мы должны отнести самые первые истоки оккультных знаний на этой земле к 
глубочайшей древности. Конечно, подобный вопрос нельзя поднимать до тех пор, 
пока мы не познакомимся поближе с соображениями, которые подталкивают к 
совершенно потрясающим выводам в этом отношении.
     Однако, если даже абстрагироваться от специфических археологических теорий,
 уже отмечалось, что "столь глубокая философия, столь облагороженные 
нравственные нормы и столь убедительные, постоянно доказуемые практические 
результаты не являются продуктом одного поколения или даже одной отдельно 
взятой эпохи. Приходилось нанизывать факты на факты, выводы на выводы, из одной 
науки должна была развиваться другая, бесчисленному множеству ярчайших умов 
человечества приходилось размышлять о законах Природы, прежде чем это древнее 
учение обрело конкретную форму. Доказательства того, что основополагающее 
учение идентично во всех религиях, находят в повсеместном распространении 
системы посвящений, в тайных жреческих кастах, ведавших мистическими словами 
силы, и в публичных демонстрациях необыкновенной власти над силами Природы, что 
указывало на связь со сверхъестественными сущностями. Среди всех этих народов 
одинаково ревностно охранялись все подступы к их таинствам, а посвященные любых 
степеней, разглашавшие доверенные им секреты, карались смертью". Только что 
приведенная цитата из книги показывает, что так обстояло дело с элевсинскими и 
дионисийскими мистериями, с таинствами халдейских магов и египетских иерофантов.
 В "Агрушада Парикшай" — индусской книге брахманических церемоний — содержится 
тот же закон, который, по-видимому, переняли и ессеи, и гностики, и 
теурги-неоплатоники.
     Масонство воспроизвело эту старую формулировку, хотя ее raison d'etre в 
данном случае был утрачен одновременно с угасанием в среде масонов оккультной 
философии, на которой их обряды и церемонии построены в большей степени, нежели 
обычно представляют себе сами масоны. Доказательства тождественности, о которой 
идет речь, можно обнаружить в обетах, формулах, ритуалах и учениях различных 
древних религий, и это подтверждают те люди, которые, я уверен, имеют полное 
право заявить по поводу данного факта, что "в Индии не только все еще