этим довольны. Конечно, Церкви до некоторой степени удалось объединить все 
сословия. Господин и слуга вместе пели псалмы в замковой часовне и вместе 
склоняли головы, когда священник поднимал гостию. Но беспорядки, охватившие всю 
Европу, и с каждым годом усиливающийся гнет высших классов приводили крестьян в 
отчаяние(. Им приходилось гнуть спины не только на благородных господ, но и на 
монахов, и в наши дни трудно даже представить себе, сколь невыносимо тяжким 
было их существование. Средневековые крестьяне знали, что в открытых бунтах 
проку мало. Церковные власти рука об руку со светскими жестоко подавляли все 
восстания.
	И отчаявшийся крестьянин искал прибежище в мечтах. Он взывал к старым богам, 
которые отошли в тень, но все еще жили некой таинственной жизнью, как, например,
 гномы, населявшие недра благодатной земли. Правда, они стали очень маленькими 
и некрасивыми, но приносили огромную пользу. Эти крошечные труженики были добры 
к простым людям с такими же мозолистыми руками и грубой обветренной кожей, как 
у них самих. А в деревьях и ручьях обитали красавицы-феи - куда более 
могущественные и прекрасные, чем надменные хозяйки замков, которые хохотали, 
слушая мужнины рассказы о том, какие издевательства приходится терпеть 
крестьянкам от своих благоверных(.
	Ранние бунты показали: простой народ в массе  своей настолько недоволен 
Церковью, что многие готовы отдать жизнь в борьбе за перемены. И тогда 
Государство и Церковь объединили силы для защиты сформировавшегося уклада. 
Мятежи были подавлены - но жажда перемен не угасла. Недаром чудесное 
преображение стало главным мотивом народных сказок: тыква превращается в карету,
 лохмотья - в драгоценный наряд, грубые лепешки - в изысканные яства(*. Старая 
ведьма-людоедка живет в домике из леденцов и печенья. Кто же она, как не 
друидесса былых времен - та, что обитала в святилище посреди густого леса и 
вершила обряды человеческих жертвоприношений, та, которой приносили в дар самую 
лучшую пищу? 
	В обличье сказки сохранилась древняя вера. Крестьяне упорно цеплялись за 
подобные образы, хотя священник и твердил им, что все это - бесовские 
наваждения. Старые боги куда больше устраивали простолюдина, чем новый Бог, 
слуги которого были так жестоки, - Бог, символом которого были кровопролитие и 
страдания. Одна ведьма сообщила Пьеру де Ланкру, что у дьявола два лица: одно - 
как у всех людей, а второе - на затылке. "Точь-в-точь, как представляют бога 
Януса", - добавляет этот образованный юрист, и он совершенно прав. Другая 
ведьма утверждала, что ее демонический возлюбленный выглядит в точности как 
козел, но с лицом человека. И это был не кто иной как древний Пан.
	Стоило дьяволу набрать силу, как все эти пережитки старинных верований, 
крестьянские забавы и невиннейшие сказки тотчас же стали считаться сатанинскими,
 а женщины, сведущие в древних преданиях и причастные к вековым магическим 
традициям, превратились в ведьм, или злых фей, как называют их в старых 
легендах.  Традиционные праздники - друидический канун Майского дня, Вакханалии,
 празднества Дианы и т.д. - стали ведьмовскими шабашами. А метла - символ 
священного очага - сохранив старую сексуальную символику, сделалась теперь 
орудием зла. Древние сексуальные ритуалы, призванные пробуждать плодородие 
земли, теперь воспринимались как бесстыдный разгул запретных плотских желаний(. 
Промискуитет - пережиток общинных традиций, куда более древних, чем Ветхий 
Завет, - представлялся судьям попранием священнейших законов. Но крестьяне 
относились ко всем этим старинным традициям совершенно иначе. В конце концов, 
господа сами учили их не ревновать: жена или дочь крепостного в любую минуту 
могла оказаться в постели сеньора. Тех, кто вместе с ним приходил на тайные 
ночные сборища, крестьянин воспринимал как равных и готов был делиться с ними 
всем, что имеет; это было для него так же естественно, как для 
туземца-островитянина южных морей. Разве можно считать извращением этот 
невинно-первобытный обычай? На шабаше человек был волен поступать в согласии со 
своими желаниями. Только здесь он избавлялся от вечного страха; только здесь он 
обретал некое достоинство, некое чувство свободы. Он давал выход своим страстям,
 не опасаясь вмешательства церкви, желавшей властвовать даже над человеческими 
чувствами. "Если это сатанизм, - рассуждал крестьянин, - то я присягну Сатане".
	Шабаш и ведьмы существовали благодаря тому, что в Европе все еще оставались 
люди, не желавшие расставаться со свободой. Эти угнетенные люди тянулись к 
древним богам, потерпевшим поражение в битве с Богом христианства, - к своим 
товарищам по несчастью. Мы часто упускаем из виду, что новая религия поначалу 
оказалась совершенно чуждой для Европы: корни старых крестьянских традиций 
здесь  были чрезвычайно глубоки. Недовольство, возбуждаемое христианской 
религией, главным образом проистекало из ощущения, что это - чужая вера, 
занесенная из дальних краев, с Востока. Подспудная неприязнь к ней сохранилась 
до наших времен, когда европейские народы, отринув тысячелетнюю историю 
христианства, возвращаются к древним языческим обычаям, восстанавливая связь с 
землей, на которой жили их предки.
	Гонения порождали оппозицию и вдыхали новые силы в вождей этой оппозиции. Так 
Сатана, олицетворявший природу, свободу и ненависть к сложившемуся 
общественному порядку, превратился в фигуру политическую. В законодательстве 
христианских стран - как католических, так и  протестантских, - ведьмовство 
считалось уголовно наказуемым преступлением; такого же мнения придерживались и 
правители государств. Везде, откуда доносился голос свободы, везде, где 
появлялись оригинальные идеи, власти обнаруживали происки Сатаны.
	В средние века, когда еще была жива вера в возможность создания идеального 
порядка и единства в христианском мире, гонения на ведьм имели относительно 
мягкие формы.  Но со временем общественный порядок нарушался все чаще, и