А завтра простаков мы снова маним, 
Пока и сами нищими не станем(.
  
Уже в эпоху Возрождения некоторые авторы осуждали алхимию,  объявляя это 
"великое искусство" иллюзией и химерой. Самые яростные  нападки раздавались с 
протестантского Севера. Здесь шли процессы  обмирщения, церковь теряла власть, 
имущество ее конфисковали,  монастыри закрывали. Для тех, кто стремился к 
уединению и  созерцательной жизни, это было нелегкое время. Набиравшая силу  
буржуазия превыше всего ценила здравый смысл. То, что церковь прежде  называла 
грехом, буржуа теперь стали именовать глупостью. Католики  объединились с 
протестантами в борьбе против человеческой глупости - и  находили ее проявления 
повсюду. Язвительные сатирики не щадили ни  магов, ни, тем более, алхимиков. 
Благодаря изобретению книгопечатания  алхимические трактаты стали доступны 
более широкой публике, и многие  из тех, кто прежде слепо восхищался 
герметическим искусством, теперь,  прочитав работы мастеров, сочли их глупыми и 
претенциозными.
Эразм Роттердамский (1467 - 1536), остроумием и легкостью пера  превосходивший 
большинство своих современников, показывает в диалоге  "Алхимия", что "нет 
смертного, который был бы разумен во всякий час  или не имел своих слабостей. 
Алхимик ставит опыты на деньги некоего  Бальбина - "ученейшего" старика, 
который "до крайности скуп на слова", - находя все новые и новые способы 
выманивать деньги у своего  молчаливого друга. Чем больше Бальбин вкладывает в 
эту авантюру, тем  теснее он привязывается к мошеннику, цепляясь за него, как 
азартный  игрок за свои кости. Сперва алхимик просит деньги на покупку глиняной 
 и стеклянной посуды, угля и прочего оборудования. Затем расходы  возрастают. 
Потерпев неудачу, алхимик советует своему набожному  приятелю послать в дар 
Богородице несколько золотых, ибо, утверждает  он, "алхимия - священное 
искусство, и для успеха необходима  благосклонность небес". Алхимик берется 
собственноручно доставить  приношение в храм, но, разумеется, оставляет его в 
кабаке. Вернувшись,  он снова берется за опыты - и опять неудачно. Оплакивая 
свое  невезение, он сообщает Бальбину: "При дворе пронюхали, что мы с тобою  
делаем; не иначе как быть мне в тюрьме, и очень скоро... Упрячут меня  в башню 
и до конца дней заставят трудиться на тех, ради кого и пальцем  шевельнуть 
неохота". Ученый Бальбин начинает ломать голову, как  защитить друга и отвести 
от него опасность.
Алхимик предлагает подкупить придворных, ибо они "жадны до  денег". Так Бальбин 
теряет еще тридцать золотых. Наконец, алхимик  ввязывается в неприятную 
историю: его застукали с женой соседа. Этот  случай дает ему новую возможность 
облегчить кошелек Бальбина. Наконец,  мошенника разоблачают, но теперь Бальбину 
ничего не остается, как дать  тому денег на дорогу, чтобы поскорее отделаться 
от него. Эразму  отлично удается портрет мудрого дурака, легковерного и 
наивного. Молчаливый и глубокомысленный Бальмин воплощает в себе особый тип  
глупца, ускользнувший от вниманиее менее наблюдательных современников  великого 
сатирика. И впрямь, ученость и благоразумие могут отлично  уживаться с 
глупостью(.
 	Себастиан Брандт (1457 - 1521) в своем "Корабле дураков" посвятил  несколько 
нелицеприятных строк алхимикам-шарлатанам, прятавшим золото  в мешалке, которой 
перемешивали расплавленный металл; не удивительно,  что изумленные очевидцы 
находили золото в котле!   

Да, не забыть: сверну тут речь я
На архидурье плутовство - 
Алхимией зовут его.
Вот этой, мол, наукой ложной 
И золото в ретортах можно 
Искусственным путем добыть, - 
Лишь надо терпеливым быть.
О, сколь неумные лгуны - 
Их трюки сразу же видны! - 
Кто честно и безбедно жили, 
Все достояние вложили 
В дурацкие реторты, в тигли, 
А проку так и не достигли.
Сказал нам Аристотель вещий: 
"Неизменяема суть вещи"(.
 
Брандт ссылается на "Метеорологию" Аристотеля, где тот  утверждает, что 
искусственным путем изменять вещества вообще  невозможно - можно лишь 
изготовить металлы, похожие на серебро или  золото. Это заслуживает внимания, 
ибо средневековая схоластика  (вытесненная ко времени Брандта платонизмом) 
опиралась именно на  теории Аристотеля. Большинство аргументов против алхимии, 
таким  образом, обнажали сухость и бесплодие схоластики, которая изжила себя  и 
- особенно в своих крайних формах - выродилась в бессмысленные  спекуляции и 
силлогизмы, основанные на ложных предпосылках.
Подобными силлогизмами не гнушались и авторы конца XVII века. "Если бы алхимия, 
- заявляет один изощренный схоласт, - существовала  на самом деле, ее знал бы 
царь Соломон. Ибо разве не сказано в  Писании, что ему была открыта вся 
мудрость небес и земли? Но Соломон  посылал корабли в Офир за золотом. Кроме 
того, он собирал подати со  своего народа. Если бы Соломон владел философским 
камнем, он поступал  бы иначе. Следовательно, никакой алхимии не существует!"(.