воспринимались как проявления мужского начала, ибо жар и сухость  традиция 
классифицировала как мужские качества. Луна же была  воплощением женского 
принципа, ибо она излучала только тот свет,  который воспринимала от солнца. 
Таким образом, луна - это вместилище,  сосуд и материнское чрево; прибывание ее 
в период от новолуния до  полнолуния ассоциировалось с беременностью.
  
[Илл. на стр. 97. 26. Герметический андрогин.]

Среди алхимических аллегорий часто встречается образ  бракосочетания солнца и 
луны, прототипов двух полов. Любопытная  гравюра из трактата Михаэля Майера 
"Химические тайны природы" (1687)  изображает солнце и луну, которые 
соединились в объятии перед пещерой,  символизирующей алхимический сосуд. 
Пояснение к этой гравюре гласит:  "Он зачинается в воде и рождается в воздухе; 
приняв красный цвет, он  идет по воде". Отпрыск солнца и луна - красный 
философский камень,  парящий над жидкостью в тигле. Еще одна эмблема 
философского камня -  андрогин (полумужчина-полуженщина, наполовину солнце, 
наполовину  луна), держащий в руках философское яйцо, которое, как и змей,  
символизирует вселенную.
  
[Илл. на стр. 98. 27. Космическое горнило.]

Алхимическая печь тоже служит символом упомянутого союза. Не  случайно этот 
аппарат именовали космическим горнилом. Разве он не  воспроизводил жизнетворный 
процесс, представавший взору адепта в  глубинах космоса? На рисунке Клеопатры, 
древнейшем в своем роде, уже  четко отражено разделение функций двух начал. 
Изображенная внизу печь,  податель тепла, символизирует мужское начало; 
расположенная вверху  реторта - женский элемент. Из сосуда, стоящего на огне, 
"семя"  переходит в верхнее вместилище. Здесь оно охлаждается, сгущается и  
разжижается. Еще отчетливее эта "схема бракосочетания" обнаруживается  на более 
поздних гравюрах, где печь и выпуклые сосуды представлены в  образе супружеской 
четы. Три миниатюрные реторты - потомство этого  брака - как бы сосут 
материнскую грудь.
    
Герметические тайны.
  
"Им доставляло удовольствие выражаться фигурами, символами и  аналогиями, дабы 
понять их мог только рассудительный, набожный и  просвещенный" (Синезий).
  
Некоторые алхимики сокрушаются по поводу того, что высказываются  в своих 
сочинениях чересчур ясно, открывая больше дозволенного и тем  самым профанируя 
священное искусство. Неосторожный мог быть изгнан из  круга избранных и осужден 
на вечные беды. Однако заметить подобную  неосторожность читателю алхимических 
трактатов нелегко. Прилежный  ученик, уловив смысл того или иного высказывания, 
тут же принимался за  поиски другого, еще более глубокого смысла, заключенного 
в этой  новооткрытой истине. Он мог всю свою жизнь посвятить изучению подобных  
тайн, так и не добравшись до дна этого зачарованного колодца. Но  поскольку 
воображение неустанно влекло его все к новым и новым  чудесам, герметический 
философ несомненно находил удовольствие в таких  штудиях. Нетрудно понять, 
почему алхимию именовали "искусством": для  успешного ее освоения нужны были 
богатое воображение и умелые руки. Цель ее заключалась в создании философского 
золота. Преуспевали в этом  лишь немногие, но и тот, кто терпел неудачу, не 
считал свои усилия  тщетными. Каждодневные раздумья и эксперименты сами по себе 
несли  адепту тайное, непонятное прочим блаженство. Им приятно было иметь  дело 
с разнообразными веществами и инструментами, приятно было  поддерживать огонь в 
печи и наблюдать за ходом процесса. Им доставляли  удовольствие ученые беседы с 
коллегами, посвятившими себя тому же  искусству. Многие адепты, по-видимому, 
ценили путь к совершенству  выше, чем достижение поставленной цели.
Когда же в тигле наконец появлялось золото, спокойной жизни  алхимика приходил 
конец. Радость его омрачалась опасениями. Сильные  мира сего слишком хотели 
заполучить в свои руки чудотворное средство,  которое наполнило бы опустевшую 
казну. С помощью философского камня  они подчинили бы всех своих соседей и 
провернули бы любые черные дела. Именно это и пугало избранных. Монархи 
обхаживали мастеров  алхимического искусства до тех пор, пока те не объявляли, 
что не  откроют им своих тайн. Тогда адепта бросали в темницу, подвергали  
пыткам и казнили. Алхимики терпели боль и шли на смерть, но оставались  
непреклонны. Эти неизлечимые эгоцентрики готовы были на мученичество,  лишь бы 
не признать, что все их труды были напрасны и все их золото -  не более чем 
иллюзия.
  
[Илл. на стр. 100 слева. 28. Алхимическая аллегория: "Душа и дух  в теле".]

Из-за всех этих опасностей и из страха перед профанацией алхимики  и прибегали 
к туманному, загадочному стилю, который мы  продемонстрируем здесь на 
нескольких примерах. В книге Абрахама  Лямбшпринка "О философском камне" есть 
гравюра, изображающая двух рыб  "без плоти и кости, плывущих в нашем море". 
Лямбшпринк рекомендует  сварить этих рыб в собственном соку; тогда они 
превратятся в море,  "неизмеримые просторы которого не поддаются описанию". Эти 
рыбы, -  поясняет Лямбшпринк, - суть душа и дух, а море - тело. Будучи  
"сваренными", т.е. алхимически очищенными, эти "рыбы" достигнут  неописуемого 
блаженства. Лямбшпринк добавляет, что эти две рыбы в  действительности суть