Взгляды Якова типичны для его эпохи. Впрочем, робкая попытка сдержать 
свирепость судей делает ему честь. Следует также вспомнить, что в 1597 году он 
аннулировал все обвинительные акты, долгое время накапливавшиеся по всей 
Шотландии и уже грозившие обернуться социальной катастрофой. Но эта видимая 
прогрессивность вступала в противоречие с содержанием "Демонологии", 
опубликованной в том же 1597 году. Казалось бы, Якову следовало, по меньшей 
мере, энергичнее предостеречь чересчур рьяных судей. Однако трактат монарха 
похож, скорее, не на подтверждение его снисходительной позиции, а на отречение 
от нее. Читая между строк,  мы понимаем: Яков опасался, как бы его шотландскую 
политику не приняли в Англии за сигнал к началу нового курса в сфере 
отправления правосудия над ведьмами. Безусловно, мнение короля в столь 
противоречивом деле, как подсудность ведьм, было чрезвычайно веским. А что этот 
дело уже выносилось на обсуждение, явствует хотя бы из скептических вопросов, 
которые Яков вкладывает в уста Филомата, а в еще большей мере - из книги 
Реджинальда Скота "Разоблачение ведьмовства", вышедшей на одиннадцать лет 
раньше, чем "Демонология". Скот был учеником Вейера, который, в свою очередь, 
перенял скептицизм от Агриппы Неттесгеймского. Последний в трактате "Тщета и 
ненадежность наук" (который, как мы помним, отличается весьма поверхностными и 
огульными утверждениями) пересказывает свой  спор с Савини, инквизитором Метца.
Мы узнаем, как Агриппа выступал в этом городе в защиту женщины, обвиненной в 
ведьмовстве. Инквизитор "затащил на свою бойню бедную крестьянку"; его главный 
аргумент состоял в том, мать подозреваемой еще раньше была сожжена как ведьма. 
Агриппа оспорил это мнение, ссылаясь на благодать, ниспосылаемую при крещении. 
Обрядом крещения, - заявил он, - Сатана изгоняется из нас, и мы становится 
новыми "тварями Христовыми, от которых человек может быть отделен лишь по его 
собственному греху, ибо будет несправедливо, если он пострадает за грехи 
другого человека". Инквизитор не нашел, что ответить. "...этот кровожадный 
монах стоял перед всеми пристыженный и побежденный, и с тех пор о его 
жестокости навсегда сохранилась позорная слава.  А обвинителей бедной женщины 
капитул Метцской церкви, к которой они принадлежали, оштрафовал на изрядную 
сумму". Судьи не простили Агриппе этого отважного выступления. Даже после 
смерти с него не было снято подозрение в ведьмовстве, хотя Вейер делал все 
возможное, чтобы очистить доброе имя своего учителя.
Иоганн Вейер отстаивал существование адской "монархии", поскольку дьявол был - 
и остается - неотделим от теологической догматики. Но этот брабантский доктор, 
признавая существование ведьм, которые бормочут пустые слова и действуют с 
помощью дьявола, всячески подчеркивал тщетность этих действий. В основе их не 
лежит никакого достоверного знания. Единственный учитель ведьмы - фантазия. 
Ведьмы не умеют исцелять болезни, хотя, с другой стороны,  могут при помощи яда 
причинить вред скоту. Они утратили всякое представление о реальности и полагают,
 будто действуют по велениям дьявола. В невежестве своем они убеждены, будто 
способны вызывать бури и творить прочие неподвластные человеку чудеса. 
Колдовские операции их не просто странны, а воистину нелепы. Одним словом, те, 
кого обвиняют в ведьмовстве, - не еретики, а дураки. А потому их нельзя 
наказывать, даже если они пытаются творить зло: ведь дурные и тщетные намерения 
ребенка или меланхолика ненаказуемы. Во всяком случае, следует безоговорочно 
миловать тех, кто раскаялся и признал свои заблуждения. Если же "ведьма" 
упорствует, то вполне достаточным наказанием для нее будет штраф, наложенный 
папой.  И ни при каких обстоятельствах нельзя присуждать таких людей к 
мучительной казни. Подобные идеи, высказанные еще в 1576 году, выглядят 
чрезвычайно прогрессивно (тем более на фоне прозвучавших спустя двадцать лет 
жалких компромиссов короля Якова). Особенно важно, что с этими здравыми 
заявлениями выступил врач, который мог представить убедительные свидетельства 
того, что излечил многих ведьм, - в эпоху, когда иной судья мог похваляться тем,
 что сжег сотни беспомощных женщин.
В Германии борьбу за послабления в законах против ведьм первыми начали иезуиты. 
Адам Таннер (1572 - 1632) и Пауль Лейманн (1575 - 1635) настоятельно советовали 
судьям проявлять осторожность при ведении ведьмовских процессов. Фридрих фон 
Шпее (1591 - 1631) в 1631 году анонимно опубликовал трактат "Cautio Criminalis" 
("Преступная осторожность"). Шпее,  тридцатилетнего священника, епископ 
Вюрцбурга спросил, почему тот поседел так рано. "От скорби, - отвечал Шпее, - 
по множеству ведьм, которых мне довелось готовить к смерти; все они до единой 
были невиновны". В Голландии гонения на ведьм прекратились в 1610 году, в 
Женеве - в 1632 году. Из этого следует, что не стоит переоценивать скептицизм и 
снисходительность короля Якова. Его санкция на "прокалывание" и "всплывание" 
стала сигналом к началу новой волны зверств.
Но обратимся же наконец к Реджинальду Скоту,  предположения которого как раз и 
внушили Якову относительно критичное отношение к охоте за ведьмами. О 
просвещенности этого автора можно судить уже по избранным названиям глав из его 
"Разоблачения ведьмовства":

"Сим повествуется о том, что инкуб суть природная болезнь, и также о лекарствах 
от оной (за вычетом магических снадобий)".
"О четырех караемых смертью преступлениях, в коих обвиняли ведьм. На каждое 
приводятся исчерпывающие возражения, и каждое отвергается как пустое и 
незначащее".
"Опровержение признаний ведьм, в особенности касающихся их союза [с дьяволом]".
"Заключение первой книги, в коем показывается тираническая жестокость тех, кто 
распространяет слухи о ведьмах, и инквизиторов, с обращением к читателю с 
просьбой внимательно рассмотреть изложенное".