их наспех в кабаке. Вот и все, и это скорее трюизм, чем парадокс, не так ли? 
Ваша реакция вызвана отсутствием какого бы то ни было представления о том, чем 
может быть грех. О, конечно, есть связь между Грехом с большой буквы и 
действиями, считающимися дурными: убийством, воровством, адюльтером и т.д. 
Точно так же заблуждаются буквально все: мы, следуя примеру остальных, привыкли 
на все смотреть через социальные очки. Мы думаем, что человек, который 
причиняет зло - нам или нашим соседям - это дурной человек. И он действительно 
дурной - с социальной точки зрения. Но можете ли вы понять, что Зло в своей 
сущности есть что-то уединенное, страсть души? Средний убийца как таковой - 
вовсе не грешник в подлинном смысле этого слова. Это просто опасное животное, 
от которого мы должны избавиться, чтобы спасти свою шкуру. Я бы сказал, что он 
хищник, а не грешник. 
         - Все это кажется мне довольно странным. - Ничуть. Убийца убивает по 
негативным, а не позитивным причинам: ему не хватает чего-нибудь, что имеют 
не-убийцы. Зло же, наоборот, полностью позитивно. Но позитивно в другом смысле. 
И оно редко. Безусловно, подлинных грешников меньше, чем святых. Что же 
касается тех, кого вы называете преступниками, - то это существа, которые, 
конечно, нам мешают, и у общества есть причины их остерегаться. Но между их 
антиобщественными действиями и Злом есть заповедное пространство, поверьте мне! 
Было уже поздно. Друг, приведший Котгрейва к Амброзу, несомненно, уже слышал 
все это. Он слушал со скучающим видом и немного лукавой улыбкой, но Котгрейв 
начал думать, что "помешанный" был, может быть, мудрецом. 
         - Знаете, вы меня страшно заинтересовали, - сказал он. - Значит, вы 
думаете, что мы не понимаем подлинной природы Зла? - Мы его переоцениваем. Или 
недооцениваем. С одной стороны, мы называем грехом нарушение правил общества, 
социальных табу. Это абсурдное преувеличение. С другой стороны, мы придаем 
такие огромное значение "греху", состоявшему в том, что посягают на наше 
имущество и на наших жен; при этом мы совсем теряем из виду то ужасное, что 
есть в подлинных грехах. 
         - Но тогда что же такое грех? - спросил Котгрейв. - На ваш вопрос я 
должен буду ответить вопросом. Что вы почувствовали, если бы ваша кошка или 
собака заговорила с вами человеческим голосом? Если бы запели розы в вашем 
саду? Если бы камни на дорогах вдруг стали увеличиваться у вас на глазах? Так 
вот, эти примеры могут дать вам представление о том, что такое действительный 
грех. 
         - Послушайте, - сказал третий участник беседы, остававшийся до сих пор 
равнодушным, - вы, кажется, оба спятили. Я пошел домой. На трамвай я опоздал, и 
теперь придется идти пешком. 
         Амброз и Котгрейв после его ухода лишь поглубже уселись в креслах. 
Свет ламп побледнел в холодном дыхании раннего утра. 
         - Вы меня удивляете, - сказал Котгрейв. - Я никогда не думал об этом. 
Если это действительно так, то нужно все перевернуть. Тогда, по-вашему, суть 
греха в том... 
         -... чтобы захотеть взять небо штурмом! - подхватил Амброз. - Грех 
состоит для меня в стремлении проникнуть запретным способом в другую, высшую 
сферу. Поэтому вы должны понять, отчего он так редок. Слишком мало людей и 
вправду желает проникнуть в другие сферы, будь они высокими или низкими, 
дозволенными или запретными. Святых мало. А грешников - в том смысле, как я это 
понимаю - еще меньше. И гениальные люди (принадлежащие порой и к тем, и к 
другим) - тоже редки... Но, может быть, много труднее стать великим грешником, 
чем великим святым. 
         - Потому что грех сугубо противоположен нашей природе? - Совершенно 
точно. Святость также требует большого усилия, но это усилие совершается на 
пути, который когда-то был естественным. Речь идет о том, чтобы вновь обрести 
экстаз, ведомый человеку до грехопадения. Но грех - это попытка добиться 
экстаза и знания, которые никогда не были даны человеку, и тот, кто пытается их 
получить, становится демоном. Я вам сказал, что простой убийца - не обязательно 
грешник. Это верно, что грешник порой бывает убийцей. Мне приходит на память, 
например, Жиль де Ретц. Видите ли, если добро и зло равным образом вне 
досягаемости современного человека, общественного и цивилизованного, то зло 
недосягаемо для него в еще более глубоком смысле. Святой старается вновь 
обрести утраченный дар; грешник стремится к тому, чем он никогда не обладал. В 
общем, он вновь повторяет грехопадение. 
         - Вы католик? - спросил Котгрейв. - Да. 
         -Тогда что вы думаете о текстах, где называют смертным грехом то, что 
вы относите к незначительным преступлениям? - Заметьте, пожалуйста, что в этих 
текстах моей религии всякий раз появляется слово "маг", которое кажется нам 
ключевым. Мелкие преступления, называемые грехами, названы так лишь потому, что 
речь идет о магах. Потому что маги пользуются человеческими недостатками, 
рожденными материальной и социальной жизнью, как орудиями для достижения своей 
мерзкой цели. Позвольте мне сказать вам вот что: наши чувства, высшие чувства, 
до такой степени притупились, мы до того насыщены материализмом, что, наверное, 
даже не распознали бы подлинное зло, если бы нам довелось с ним встретиться. 
         - Но разве мы все равно не почувствовали бы некоторый ужас? Тот ужас, 
о котором вы упомянули сейчас, предлагая мне вообразить поющие розы? - Если бы 
мы были существами естественными - да. Дети и некоторые женщины ощущают этот 
ужас. Но у большей части наших современников условности, цивилизация и 
образование заглушили и затемнили природу. Порой мы можем узнать зло по его 
ненависти к добру - вот и все, причем чисто случайно. В действительности же 
Иерархи Ада проходят среди нас незамеченными.