"...Можно сказать уверенно:
здесь и скончаю я дни, теряя
волосы, зубы, глаголы, суффиксы,
черпая кепкой, что шлемом суздальским,
из океана волну, чтоб сузился,
хрупая рыбу, пускай сырая".
(И. Бродский)
Мы переходим к третьей фазе жертвенного спуска объекта по этажам эволюционной 
лестницы, и здесь ощущение своего рода "ограниченности" жертвования уже 
теряется, поскольку изменения и разрушения в объекте к концу одиннадцатого дома 
более чем очевидны: на техническом языке это называется амортизация, на 
казенном используется термин б/у ("бывший в употреблении").
Начнем, однако, с начала. Первая фаза спуска, то есть переход с сахасрары на 
аджну (седьмой дом) причиняет объекту ущерб более, так сказать, морального 
порядка: он теряет свое насиженное место в среде, индивидуализируется и встает 
к ней в оппозицию - и все. Никаких разрушений в собственном смысле, исключая 
некоторые связи со средой, с ним не происходит.
На второй фазе спуска, при переходе с аджны на вишудху (десятый дом) объект 
теряет свою универсальность и его прилагают к среде, выделяя одни его качества 
и возможности и упуская (навеки) все остальное - но это тоже в некотором смысле 
лишь моральная потеря.
На третьей фазе (переход от вишудхи к анахате, одиннадцатый дом) происходит 
нормальная (то есть в предусмотренных Создателем условиях) эксплуатация объекта,
 в ходе чего он теряет свою форму и становится невозможным его дальнейшее 
использование в предшествующей роли - зато его среда поднимается в это время с 
анахаты на вишудху (шестой дом), то есть оформляется сама. Впрочем, потерю 
формы не следует отождествлять с потерей структуры (девятый дом); типичный 
объект, завершивший переход с вишудхи на анахату - старые башмаки (которые так 
выразительно писал Ван Гог), еще сохранившие необходимые атрибуты (подошву, 
дырочки, шнурки и т.д.), но находящиеся уже явно не в том виде, чтобы служить 
своему хозяину дальше.
Потеря формы не всегда очевидна и в большой степени определяется средой и 
функцией объекта в процессе его эксплуатации. Платье модной женщины может, c ее 
точки зрения, потерять форму, будучи надетым два-три раза, хотя с точки зрения 
ее подруги оно ещё совершенно новое - однако первоначальный блеск и особую 
притягательность для общественного подсознания социальной группы модницы оно 
уже утратило, и теперь в ее реальности находится на уровне анахаты - его можно 
иногда надеть дома или подарить вырастающей дочери подруги.
Корректно и культурно проведенная эксплуатация (одиннадцатый дом) переводит 
объект на уровень анахаты - но это, конечно, совсем не та анахата, которая 
характеризует объект, пришедший с манипуры (пятый дом), где Божественная любовь 
ощущается как непринужденная игра природы, свежесть и яркость красок. Объект, 
прошедший службу одиннадцатого дома, выглядит помятым, потрепанным, его краски 
потускнели, лак потрескался, дерево рассохлось, а железо местами покрылось 
ржавчиной - но все это лишь придает ему обаяния; каждый дефект хранит в себе 
воспоминания о былых трудах и подвигах, он как бы концентрирует в себе любовь, 
освещавшую всю его долгую жизнь и тогда, в годы трудов и усилий, остававшуюся 
почти незамеченной; зато теперь, когда былые срывы и неприятности во многом 
забылись, свет прежней жизни струится через него беспрепятственно и 
Божественная любовь ощущается совершенно явственно, хотя пользы в прежнем 
утилитарном смысле от него уже практически нет - разве что отнести в музей.
В традиционной астрологии с одиннадцатым домом связывается групповая работа 
человека, его самовыражение в коллективе, в противоположность личному 
самовыражению пятого дома. Это вполне согласуется с точкой зрения 
каббалистической диалектики, поскольку работа в коллективе как раз и означает 
исполнение человеком (как вишудховским элементом) некоторой своей функции в 
рамках общегруппового действа, применение своей квалификации, трату умений, сил 
и энергии, большая часть которых не восстанавливается (например, потраченное 
время). В конце, исполнив свои функции и обретя любовь коллектива (а через нее 
и Божественную), человек благополучно отправляется на пенсию.
И здесь мы подходим к важному атрибуту, или, точнее, оттенку одиннадцатого дома,
 может быть, не очень приятному, но неизбежному - это эффект или субъективное 
ощущение старения, постепенной, но безвозвратной утери формы и, как следствие 
этого, возможностей исполнения функции. Принятый в настоящее время взгляд на 
человеческую жизнь в переводе на язык этой книги выглядит приблизительно так. 
Детство это бытие на сахасраре, юность - на аджне, конец профессионального 
обучения и начало работы знаменуют переход на вишудху, а ранняя старость, не 
обремененная тяжелыми болезнями, есть бытие на анахате. При всей схематичности 
такого взгляда он показывает важную вещь: под одиннадцатым домом идет вся 
зрелая жизнь человека, которая тем самым содержит (хотя и не постоянно 
осознаваемым) фоном элемент старения, то есть невосстанавливаемого разрушения 
формы и утраты функций; как сказал поэт:
"Рад, что я интеллигент,
что живу светло и внятно.
Жаль, что лучший инструмент
годы тупят безвозвратно".
(И. Губерман)
Что же мы обретаем взамен? Этот вопрос в еще более остром виде встает при 
обсуждении проблем восьмого дома, в частности, умирания. С точки зрения 
восточной философии этот вопрос лучше не задавать, а насколько возможно точно