бойников Гестаса и Дисмаса.
Это произошло в пятницу, а поскольку на следующий день наступала Великая 
суббота, являвшаяся праздником для иудеев, они обратились к прокуратору Иудеи, 
римлянину Понтию Пилату, с просьбой — дабы не осквернять телами казнённых 
светлый праздник, приказать перебить распятым кости на ногах и снять их с 
крестов. В принципе, это было вполне обычным делом, ибо казнь путём распятия 
предусматривала не только прибивание или привязывание осуждённого к 
перекладинам, но и переламывание ему костей до наступления смерти на кресте. 
Вполне понятно, что после этого смерть наступала значительно быстрее и 
становилась мучительной. Пилат благосклонно кивнул в знак согласия: ему тоже не 
хотелось затягивать отвратительную процедуру.
Как рассказывается в Евангелии и других исторических книгах, на месте казни в 
качестве официального представителя римских властей присутствовал центурион Гай 
Кассиус Лонгин. Человек хитрый и опытный, Гай больше не мог воевать из-за 
зрения — оба его глаза поразила катаракта, и центурион очень плохо видел. Зато 
он хорошо слышал и ловко умел смущать людские души, поэтому его отправили в 
колониальную армию римлян в Иерусалим, в беспокойную Иудею на помощь и в 
подчинение Понтию Пилату: заниматься вопросами религии и политики. То есть, 
говоря современным языком, обеспечивать безопасность и выполнять 
контрразведывательные функции.
В руке центурион держал старинное копьё с длинным острым наконечником более чем 
полуметровой длины — по преданию, его якобы выковал древний пророк Финеес, 
чтобы оно аккумулировало в себе магические силы. Как истинный язычник Лонгин 
верил в магию и специально отыскал это копьё, о котором рассказывали всякие 
легенды и небылицы. Гай предпочитал постоянно держать его при себе, чтобы оно 
не попало в чужие, враждебные руки.
Гай Кассиус не зря получал жалованье и ел свой хлеб, запивая его вином, — он 
уже два с лишним года, постоянно оставаясь в тени, пристально наблюдал за 
деятельностью распятого ныне Христа, сделав своими глазами множество доносчиков.
 И тут, когда пришли перебить казнённым ноги и уже перебили одному и другому, с 
центурионом произошло необычайное и неожиданное — он вдруг уверовал в Иисуса 
Христа! И когда иудеи пожелали и Христу перебить ноги, римлянин резко 
воспрепятствовал этому, вспомнив, что по древнему предсказанию у Мессии все 
кости должны оставаться целы.
Уверовав в момент распятия в Божьего Сына, Мессию и Спасителя рода 
человеческого, Кассиус решился на чрезвычайный поступок, навсегда вписавший его 
имя в Историю, — он пронзил своим необычным копьём правый бок Христа между 
четвёртым и пятым рёбрами: традиционный удар римских легионеров для проверки, 
жив или нет распятый? Если мёртв, то из раны не потекут ни кровь, ни вода.
Из раны Спасителя вытекли и кровь, и вода, и в этот момент центурион чудесным 
образом прозрел! Палачи лишились возможности сломать кости Иисуса, и сбылось 
древнее пророчество: «кости его да не сокрушатся». В какой-то краткий миг в 
руках центуриона сосредоточилась вся дальнейшая история человечества и пути её 
возможного развития — последующим поколениям Гай Кассиус стал известен, как 
Лонгин-копейщик, а его копьё стало одной из величайших христианских святынь. 
Позже в его наконечник вделали один из гвоздей, которыми прибивали к кресту 
Спасителя. Легенда гласит: вместе с Копьём человек берёт в свои руки судьбу 
мира…
В Вену Гитлер приехал в 1907 году, когда ему исполнилось восемнадцать лет — он 
хотел поступить в Академию художеств, но провалился на экзаменах. Его мать уже 
умерла, но ещё оставались деньги, а сестру он пристроил на попечение 
родственников.
Адольф жил в дешёвой меблированной комнате, долго спал, вставал поздно и 
отправлялся в театры или музеи. Однажды он пришёл во дворец Хофбург, где 
хранились многочисленные реликвии австро-венгерской династии Габсбургов. В 
одном из залов Гитлер неожиданно ощутил странную силу.
«Я медленно ощущал какое-то магическое присутствие, — вспоминал позже фюрер. — 
Такое ощущение я испытывал в тех редких случаях, когда осознавал 
предназначенную мне великую Судьбу!»
В тихом музейном зале вдруг произошло невероятное: когда Адольф стоял перед 
Копьём, по его словам, перед ним словно распахнулось окно в будущее и в 
короткой немыслимой вспышке света он ясно увидел грядущее. И вдруг осознал: он 
вполне может стать как бы проводником перехода христианской идеи в чисто 
националистическую…
Когда кончились деньги, Адольф перебрался в ночлежки венского пригорода 
Майдлинг — там он убирал снег, подрабатывал носильщиком, на подённых работах и 
рисовал, рисовал, рисовал — преимущественно Копьё Судьбы, — и продавал акварели 
иностранным туристам.
Как только появлялась хоть какая-то сумма, позволявшая день-другой не думать о 
пропитании, будущий фюрер отправлялся в библиотеки и архивы: он лихорадочно 
рылся в каталогах, рукописях и книгах, стараясь отыскать любые сведения о 
магическом Копье. Теперь оно всецело завладело им и властно тянуло за собой — 
маниакальная идея не оставляла Адольфа ни днём, ни ночью, он всё подчинял 
только ей. Вскоре он установил: оказывается, «Копий Судьбы»… несколько! И 
каждое копьё всерьёз претендует на звание оригинала. Как отличить среди них 
истинное?
Один из наконечников хранился в сокровищнице Ватикана, но Гитлер справедливо 
рассудил, что вряд ли святым отцам нужно военное мировое господство. К тому же 
они совершенно не настаивали, что именно у них и только у них подлинник Копья 
Лонгина.
Второй экземпляр находился в Париже, куда его некогда привёз из разграбле