ный тренером соперников «лучшим 
баскетболистом США», Робинсон возглавлял список бомбардиров Тихоокеанской 
прибрежной конференции среди взрослых и юниоров. На гридироне [11] в 1939-м он 
возглавлял национальный список по среднему заносу после свалки, при 12 ярдах на 
перенос, и по возврату ударов при 20. Брейвен Дайер, ведущий «толкатель 
карандаша» на всем Западном побережье, вынужден был написать: «Его жуткая 
скорость, способность прыгать на 25 футов (примерно 7,6 м) и озадачивающая 
смена темпа делали его кошмаром для соперников». Увенчал Робинсон свои 
студенческие успехи победой в первенстве Калифорнийского университета по 
плаванию, участием в полуфинале Национального первенства среди негров и победой 
в прыжках в длину в 1940-м в первенстве НКАА. А потом началась Вторая мировая 
война.
 Во время войны Робинсон поступил в офицерскую школу в Форт-Рили, Канзас, где 
получил звание второго лейтенанта. Кроме того, он сумел заслужить и кое-что 
еще: репутацию. Наделенный пламенной гордостью, Робинсон воевал с 
несправедливостью во всех ее формах и вернулся домой с репутацией беспокойного 
человека. Хуже того, хотя десегрегация военных автобусов уже была произведена, 
он попал под военный суд за отказ «перейти в заднюю часть автобуса». Армейские 
чины решили, что не в состоянии справиться с его гордостью и железной волей и 
уволили его в почетную отставку в ноябре 1944-го, радуясь возможности 
отделаться от «наглого ниггера».
 Оказавшись вне армии, Робинсон сделал короткую остановку в «Канзас-Сити 
Монархе» на сезон 1945 года, при месячной плате 400 долларов в месяц. И когда 
Сукфорт отправился к «этому парню Робинсону», двадцатишестилетний игрок набрал 
345 очков в сорок одной игре. Робинсон скептически отнесся к предложению в 
отношении «Браун Доджерс» и заставил Сукфорта повторить инструкции Рикки слово 
в слово. Сукфорт мог только сказать: «Джек, это совершенно реально». И следуя 
оставшейся части приказа Рикки, гласившей «привезти его», Сукфорт купил два 
билета на поезд до Бруклина.
 Когда Сукфорт привел Робинсона в кабинет Рикки, тот приступил к обычным 
представлениям. Однако это было излишне. По природе своей склонный к монологам, 
Рикки, способный проговорить без перерывов на любую тему в течение времени, 
необходимого для того, чтобы выкурить десять сигар, немедленно приступил к 
обычной при найме игрока словесной трескотне, пользуясь которой без труда мог 
бы впарить кому угодно за доллар гибрид часов с перочинным ножиком плюс 
бесплатную бутылочку эликсира. Тыкая в воздух неразлучной сигарой и посыпая 
пеплом рубашку и галстук, Рикки сказал: «Джек, мне нужен великий цветной игрок, 
но мне нужен не просто великий игрок. Мне нужен человек, способный претерпеть 
оскорбления и обиды – в буквальном смысле слова пронести флаг своей расы».
 Не меняя ритма, Рикки продолжал, улыбаясь: «Мне нужен человек, у которого 
хватит отваги не драться, не отвечать ударом на удар». Тут он перешел к 
базарному перечню оскорблений. «Если у второй базы в тебя врежется парень и 
назовет черным сукиным сыном, я не стану возражать, если ты поднимешься и 
отмахнешься. Ты будешь прав и будешь оправдан. Но, – тут он сделал паузу с 
серьезностью Моисея, спустившегося со скрижалями с Горы Синай, – отложи 
возмездие на двадцать лет. Мне нужен человек, у которого хватит отваги не 
отвечать. Ты способен на это?»
 С этими словами Рикки откинулся на спинку своего директорского кресла, зажав 
сигару между корявыми пальцами и поглядывая на Робинсона. Тот сидел, молча 
обдумывая варианты, лицо его напоминало стиснутый кулак. Наконец, после 
небольшой паузы, он сказал высоким голосом: «Мистер Рикки, если вы хотите 
начать такую игру, обещаю вам, что инцидентов не будет».
 И с этого мгновения Джекки Робинсон стал одним из творцов истории. А заодно и 
великим бейсболистом. В своей самой первой игре в профессиональном бейсболе, 
выступая за фармклуб «Доджерс», «Монреаль Ройялс», он совершил круговую 
пробежку [12] и взял три очка. К концу 1946 года он возглавлял список бэттеров 
и пробежек Интернациональной лиги и привел «Монреаль» к обладанию вымпелом и 
победе в мировой юниорской серии. После последней игры ликующие болельщики 
«Монреаля» бросились на поле поздравлять свою команду, взяв игроков на плечи, 
они обнесли их вокруг поля. Наконец Робинсон сумел вырваться из рук восхищенной 
толпы и броситься к раздевалке, что заставило одного из обозревателей заметить: 
«Возможно, впервые в истории чернокожий человек спасается бегством от белой 
толпы, мечтающей не линчевать его, а выразить ему свою любовь».
 Перешедший в «Доджерс» как раз перед сезоном 1947 года, Робинсон подвергся 
оскорблениям, которые нельзя было пропустить мимо ушей. С трибун свистели, на 
поле бросали черных кошек, в голову его бросали бобами, домой звонили по 
телефону и угрожали смертью, клубы-соперники сулили бойкот, его прилюдно 
поливали ругательствами, от которых покраснел бы и биллингсгейтский рыбак. 
Однако невзирая на все, сохраняя внешнее спокойствие, достоинство и силу, 
Робинсон держался хладнокровно. Он выполнял свое обещание, данное мистеру Рикки.
 И отвечал на оскорбления только так, как ему было разрешено: битой и ногами.
 Дело в том, что хотя Джекки Робинсон был всегда опасен на пластине и его бита 
отправила огромное количество мячей вдоль линии, но более всего он запомнился 
возле базы. Используя собственную разновидность агрессивной холодной войны, 
Робинсон доминировал возле базы как ни один игрок после Тая Кобба, разрушая 
игру и побеждая питчеров. Своей патентованной голубиной походкой он мог обежать 
базу быстрее, чем вы сумели бы произнести, ну, скажем… «Джек Робинсон». Иной 
раз он испытывал полевых игроков резкими поворотами и неуверенностью – так он 
сделает или не так, позволяя им забежать за его спину, и только потом бросаясь 
к следующей базе. А потом были раннеры, оставленные в положении вне игры, когда,
 прикинув, что в обе стороны бежат