ну. Джонни Ди из «Нотр Дам» сделал следующее 
предположение: «Победить Алсиндора можно одним-единственным способом – на чужой 
площадке, с помощью дружелюбно настроенных судей, после его удаления за фолы». 
Стив Белко из Орегона самым едким образом предполагал «опустить корзину до пяти 
футов, чтобы у всех были равные шансы». А Марв Харшмен из Вашингтонского 
государственного университета сказал о своем мучителе так: «Он способен 
удерживать тебя на расстоянии одной рукой, переправляя при этом одновременно 
мяч в корзину другой». А потом, подняв свои руки в воздух, он спросил: «Как 
по-вашему, чем можно остановить его?»
 Члены комитета по правилам игры вняли стенаниям Белко, Харшмена и прочих и 
после первого года, проведенного Алсиндором в студенческом баскетболе, ввели 
соответствующие изменения в правила.
 Однако при всем своем старании комитет по правилам просто не мог ограничить 
все способы, которыми Алсиндор доминировал на площадке – бросок, подбор или 
просто присутствие. Дело в том, что рост мешал осознать истинные масштабы его 
дарования. Он был слишком рослым, слишком проворным, слишком быстрым и чересчур 
метким для того, чтобы какие-то там изменения в правилах могли сказаться на его 
даровании. Алсиндор сочетал в себе гибкость Элджина Бейлора, рост Уилта 
Чемберлена, изысканность Джерри Веста и внушительность Билла Рассела. Смешаем 
их вместе и получим этого гения-переростка – по документам 2 м 15 см, но, по 
слухам, много выше, вплоть до 2 м 25 см, – который в среднем набирал 29 очков 
за игру и делал 15,5 подбора за нее же уже в свой первый год обучения. Точность 
его попаданий с опоры достигала удивительной цифры в 66,7 процента, рекордного 
показателя для крупного колледжа.
 Следующие два сезона оказались похожими на предыдущий в такой мере, что все 
показатели их можно было бы кавычить в столбце, так как Алсиндор и его команда 
УКЛА буквально съели своих соперников, за два года добившись 29 побед при 1 
поражении и победив в чемпионатах студенческой ассоциации. Два единственных 
поражения в этих во всем прочем победных турнирах они потерпели, уступив в 1968 
году в начале сезона со счетом 69:71 команде Хьюстона и ее «Большому Э.», 
Элвину Хейесу, а потом проиграв «Южной Калифорнии» и ее превосходно отлаженной 
команде в 1969 году. Однако игру с Хьюстоном можно пометить звездочкой, 
поскольку она происходила через неделю после того, как Алсиндор получил травму 
глаз, явно сказавшуюся на его меткости, если вспомнить о четырнадцати промахах 
из восемнадцати при бросках с опоры. Впрочем, Хьюстону и Хейесу пришлось еще 
раз встретиться с УКЛА и Алсиндором в ходе сезона 1968 года. Это произошло в 
полуфиналах первенства НКАА, где Алсиндор более чем отомстил, позволив Хейесу 
набрать всего 10 очков, а «Мишки» вздули Хьюстон со счетом 101:69.
 Набрав в сумме 2325 очков за свою трехгодичную студенческую карьеру при в 
среднем 26,4 очка и 15,5 подбора за игру и проценте попаданий, равном 63,9, 
величайший игрок в истории студенческого баскетбола оказался свободным. И 
новоиспеченные «Милуоки Бакс», выиграв броском монеты право на драфт Алсиндора 
у «Финикс Санс», вознаградили его уже другой монетой, заключив пятилетний 
контракт на сумму, превышающую 1 миллион 400 тысяч долларов.
 Было бы приятно сказать, что профессиональная карьера Алсиндора процветала с 
самого первого дня, проведенного им на площадке. Однако получилось совсем 
по-другому. Центровые соперников, вместо того чтобы приветствовать пополнение 
своих рядов с распростертыми объятиями, встречали его тычками стиснутых кулаков,
 острых локтей и прочих средоточий силы. Наконец, утомившись под грудой 
жерновов и от объявлений в «неагрессивности», Алсиндор сменил свой прежде 
вежливый и безупречно корректный стиль на нечто более задиристое. Через 
несколько месяцев на счету его появилась одна раздробленная челюсть, один 
нокаут и одно прерванное нападение.
 Поведение его вне площадки также претерпело свои изменения. Всегда считавший 
себя «в той или иной степени мистически настроенным», он казался тем не менее 
стальным оплотом, защищенным от всех эмоций. Оберегая собственное уединение, 
свой личный простор и пространство, он всегда умел отстраниться от 
происходившего вокруг с холодной отрешенностью мистика – или джазмена, каким 
был его отец. И вот, имея «многое на уме», он оставил свое уединение, чтобы 
выразить себя. Пресса и публика, не зная, как следует реагировать на подобное 
изменение личности, называли его «норовистым» или даже похуже.
 С ним произошла и другая перемена: он изменил имя. Перейдя в мусульманство, он 
отказался от своего христианского имени и сделался Каримом Абдул-Джаббаром, 
«Щедрым и Самым Могучим», что означают в переводе соответственно Карим и 
Абдул-Джаббар. И в краю, гордящемся общей одинаковостью и конформизмом, пресса 
и публика не знали, как воспринять новую перемену, и клеймили его 
революционером, даже поджигателем.
 Впрочем, в нем оставалось и нечто постоянное: он продолжал быть победителем. 
Уже в своем первом сезоне в НБА он превратил «Оленей» из обитателей подвала 
турнирной таблицы в соискателя высших наград, пополнив собственную статистику 
28,8 очка и 14,5 подбора за игру, что в тот год было соответственно вторым и 
третьим результатом в лиге. В 1971 году, в ходе второго сезона, он возвратился 
на вершину баскетбольной горы, возглавив список снайперов лиги и вытащив 
«Оленей» в чемпионы НБА.
 Примерно в это же самое время он внес еще два элемента в свою баскетбольную 
биографию. Во-первых, он надел пару громадных очков, чтобы защитить свои глаза 
от пальцев соперников. (Последующий переход к выбритой под ноль голове вместе с 
очками придал ему действительно неземной облик.)
 Другим новым элементом стал так называемый небесный крюк, движение, посылавшее 
мяч по идеальной дуге под облака, а оттуда прямо в корзину вдалеке от способных 
помешать его движению человеческих