г другу об атлете, игравшем с пылом 
мальчишки и самозабвением, так что следить за ним было чистейшим удовольствием, 
об Ирвине Мэджике Джонсоне.
 Освещая баскетбольную площадку ясной улыбкой, такой широкой и непосредственной,
 словно это он сам придумал процесс улыбки, этот взрослый ребенок, известный 
под прозвищем «Мэджик» (волшебник) играл в баскетбол с самозабвением школьного 
прогульщика, дорвавшегося до игровой площадки.
 Игра эта началась в Лансинге, Мичиган, где в юные годы Джонсон вставал 
пораньше и перед школой заскакивал на игровую площадку, чтобы потренироваться 
до уроков. «Все думали, что я свихнулся, – вспоминал он. – На часах семь 
тридцать утра, соседи собираются на работу и переговариваются между собой: вон 
он скачет, рехнувшийся майский жук».
 «Майский жук» скоро превратился в Мэджика, поскольку Джонсон перенес всю свою 
бурную энергию в среднюю школу Эверетт в Лансинге, где в 1976—1977 годах он 
привел свою команду к победе в чемпионате штата. Потом настала очередь 
Университета Мичигана, где он привел «Спартанцев» к их первой за последние 
девятнадцать лет победе в чемпионате «Большой Десятки» уже на первом курсе, а 
потом, на втором, вывел их в финал НКАА, где в драматическом матче против Ларри 
Бёрда и его команды из штата Индиана, считавшейся фаворитом номер 1, перебросал 
Бёрда – 24 очка против 19, сделав Мичиган чемпионом НКАА.
 Мэджик разработал свой свободный стиль еще в команде Мичигана. Оценив быстрым 
взглядом перспективы каждого из партнеров по команде, Джонсон раздавал пасы, 
словно официант блюда. Некоторые из них были точны и отрывисты как телеграмма; 
другие происходили как бы независимо от сознания, они возникали из ниоткуда, с 
присущей Мэджику скрытностью – пролетая над головой, выпрыгивая из-за спины, 
неведомым образом просачивались сквозь лес поднятых рук. И все они были посланы 
рукой мастера.
 Тренер Мичиганского университета Джад Хиткоут поощрял его в этом. «Его не 
волновало, каким именно образом я отправил мяч своему партнеру по команде, раз 
тот получал его, – говорил Джонсон. – Из-за спины, над головой – какая разница. 
Но я был обязан переправить мяч, в противном случае меня ждали неприятности».
 Но Мэджик Джонсон не только изобрел себя самого, выступая за Мичиганский 
университет, он заново изобрел и игру центрового, преобразив самое уравнение 
игры и определение его функций. До того как он появился на сцене, центровой 
представлял собой самого большого игрока команды – и в прямом, и в переносном 
смысле. Но с появлением Мэджика упор стал делаться на игру в пас. И впервые 
квартербеком баскетбольной команды стал высокий человек – в Мэджике было 208 
сантиметров. Джонсон, начинавший свою карьеру в качестве форварда и перешедший 
в оборону потому, что его умение играть в защите – читай играть в пас – было 
нужно команде, на свое счастье пользовался поддержкой тренеров. Полной 
поддержкой. И поступив так, они изменили лицо баскетбола – как и улыбчивое лицо 
парня, умевшего отправить мяч куда угодно.
 «Лос-Анджелес Лейкерс», получив право первого выбора в драфте НБА того года, 
благодаря обмену с «Юта Джазз», потратили это право на выбор этого игрока, 
отчасти механика, отчасти волшебника, но игрока с большой буквы, справедливо 
полагая, что его таланты и высокооктановый мотор сделают «Лейкерс» чемпионом.
 В предсезонном тренировочном лагере ветераны «Лейкерс» с любопытством 
поглядывали на новичка, носившегося по баскетбольной площадке как ошалелый заяц,
 «нервного и перепуганного от усердия». Хлеставшая из парня энергия превращала 
его в некое подобие взволнованного оленя, каковое имя он и получил, став для 
начала Баком, а не Мэджиком. Но Мэджик или Бак, какая в том разница, поскольку 
Джонсон электризовал всю команду, передавая мяч партнерам, раздавая пасы, как 
написал один из журналистов, «с бескорыстностью раннехристианского мученика», 
забрасывая из прыжка прямые мячи в корзину, – под стук мяча в дриблинге и под 
улыбку, достойную кинозвезды.
 Чары Джонсона работали, и «Лейкерс» – финишировавшие в предыдущем году при 
47:35, а затем проигравшие в полуфинальном круге плей-офф, победили в 
чемпионате НБА 1979/80 года благодаря, как вы уже догадались, Мэджику, 
расшевелившему команду и названному «самым полезным игроком плей-офф».
 Но Джонсон принес с собой в НБА не только свое мастерство, но и нечто менее 
материальное, но более важное. Дело в том, что в то время, когда Мэджик 
появился в лиге, НБА самым серьезным образом нуждалось в носителе харизмы. 
Достижения ее многочисленных звезд производили впечатление куда большее, чем их 
личное обаяние. Лица их были столь же неподвижны, как и каменные черты 
президентов на горе Рашмор, их общение с прессой и публикой было едва ли более 
выразительным. И тут явился Мэджик, наслаждавшийся вниманием прессы в той же 
мере, как прочие считали его докукой, и отпускавший улыбки столь же широкие, 
как и Джон Смит, увидевший перед собой Покахонтас. Пресса его любила.
 Публика тоже. И особенно та, что собирается в лос-анджелесском «Форуме», где 
знаменитости чествуют знаменитостей. С каждым невероятным пасом, с каждым 
искусным нырком, с каждым метким броском, с каждой радостной улыбкой, 
демонстрирующей, что «представление началось», «Форум» все больше и больше 
подпадал под его очарование, добавив имя «Мэджик» к списку лос-анджелесских 
знаменитостей. Волшебный цирк Джонсона разъезжал по стране, и к общему хору 
присоединялись восхищенные голоса болельщиков из других городов НБА.
 Последующие одиннадцать лет Мэджик продолжал свою веселую жизнь, а лига в знак 
признательности осыпала его всеми почестями и подарками: в том числе званием 
самого ценного игрока (три раза), лучшего игрока плей-офф (три раза), 
попаданием в сборную НБА всех времен (девять раз), и так далее, и так далее 
вплоть до приза игроку, первым введшему в баскетбольный жаргон словосочетание 
«двойной триплет».
 А потом все в