, рассчитанную на научное покорение 
дистанций. И секундомер сделался обычным его спутником, ибо этот человек 
намеревался одолеть не противника в беге, а время.
 Скоро фигура Нурми с секундомером в руке сделалась знакомой всей Европе. Этот 
финн, прозванный «Летающим финном», на бегу время от времени поглядывал на 
циферблат, а на последнем круге, отбросив приборчик на поле, припускал вперед в 
последнем броске, ставя рекорд за рекордом. Бежавший с точностью часов, Нурми 
побеждал с мировыми рекордами в шестнадцати соревнованиях и превышал в забеге 
мировой рекорд не менее двадцати трех раз.
 Когда начался стартовый отсчет перед играми 1924 года, Нурми перешел к более 
интенсивным тренировкам, начал с длинной прогулки и утренних упражнений. Кроме 
того, по утрам он несколько раз пробегал от 80 до 400 метров, всегда на полной 
скорости. Потом он преодолевал милю, всегда выходя из пяти минут. И только 
затем Нурми завтракал. О его тренировках начали ходить слухи, поговаривали, что 
он ест только черный хлеб и рыбу, хотя впоследствии он спросил у одного 
журналиста: «А зачем, собственно, нужно ограничиваться этими продуктами?» 
Оставшуюся часть утра он посвящал бегу на дистанции от 400 до 500 метров. После 
полудня он приступал к бегу по пересеченной местности, посвящая кроссу 10–25 
минут, после чего следовало несколько кругов по 400 метров при примерно 60 
секундах на круг. После вечерней трапезы Нурми ходил час или два, покрывая милю 
примерно за пятнадцать минут. Он поклялся перед собой: никогда более не 
полагаться на догадки. Отныне судьба его находилась в его же собственных руках 
– точнее в руке, в облике секундомера.
 Столь всепоглощающая преданность долгу – и времени – позволила Нурми совершить 
задуманное утром 10 июля 1924 года. Когда учредители Олимпийских игр в Париже 
объявили программу легкоатлетических соревнований, оказалось, что финальные 
забеги на 1500 и 5000 метров будут разделены половиной часа. Представители 
олимпийского комитета Финляндии протестовали, полагая, что Нурми едва ли хватит 
получаса, чтобы восстановиться после бега на 1500 метров. Без особой охоты 
французские чиновники увеличили интервал до пятидесяти пяти минут, казалось бы, 
оставляя повторный успех недостижимым даже для Пааво Нурми.
 Но Нурми увидел в происходящем лишь еще один брошенный ему вызов. Точно так же 
воспринял он падение на заледенелой дороге, повлекшее за собой травму обеих ног 
на Пасху того же года. 19 июня, за три недели до обоих олимпийских финалов, 
Нурми пробежал обе дистанции по предложенной ему схеме, сперва преодолев 1500 
метров с мировым рекордом за 3:52,6, а потом, после часового отдыха, и 5000 
метров еще с одним мировым рекордом, за 14:28,2.
 В первом из двух забегов, на дистанции 1500 метров, Нурми пробежал начальные 
500 метров с головокружительной скоростью, быстрее, чем пробежит их Джим Райен 
в 1967-м при установлении нового мирового рекорда. Затем, в последний раз 
проконсультировавшись со своим секундомером, прежде чем бросить его на траву, 
Нурми в спринтовом темпе обеспечил себе отрыв в сорок метров, а после сохранил 
его, сберегая силы для предстоящего бега на 5000 метров, и финишировал на 
полуторакилометровке с олимпийским рекордом 3:53,6. И сразу же, избегая всяких 
проявлений победного ликования, он подобрал свой свитер и отправился в 
раздевалку, чтобы передохнуть перед следующим испытанием – дистанцией 5000 
метров.
 Через считанные минуты Нурми занял свое место на старте забега на 5000 метров, 
расположившись возле своего соотечественника Вилле Ритолы, который одержал 
победу в беге на 10000 метров четырьмя днями раньше. Нурми, расстроенный тем, 
что тогдашние финские спортивные руководители поставили Ритолу вместо него в 
беге на 10000 метров, не позволив защитить титул олимпийского чемпиона, решил 
«бежать за себя, а не за Финляндию» и доказать всему миру, что является лучшим 
стайером не только Финляндии, но и Олимпиады. Однако соперники, пытавшиеся 
воспользоваться предполагаемой усталостью Нурми, с самого старта задали жуткую 
скорость, пробежав первую тысячу метров с той же скоростью, с какой это будет 
сделано сорок восемь лет спустя, в олимпийском финале 1972 года. Бежавший 
ровным и механическим шагом, хладнокровно вымеряя шаги, Нурми выдержал темп, и 
с половины дистанции возглавил забег. Потом, на последних восьми кругах, Нурми, 
как всегда не оглядывавшийся, держался в нескольких ярдах впереди 
преследователей. Наконец, следуя своему обычаю, Нурми в последний раз сверился 
с секундомером, бросил его на траву внутрь поля и, предоставив всем остальным 
участникам забега право с унынием лицезреть свои пятки, помчался к финишной 
ленточке, на которую накатил с олимпийским рекордом 14:31,2.
 Нурми еще продолжит свою карьеру, он выиграет еще три золотые медали на Играх 
1924 года – личный и командный кросс и командный бег на 3000 метров, он завоюет 
еще две серебряные медали и одну золотую на Олимпиаде 1928 года, победив на 
дистанции 10000 метров. Но двумя вершинами, с которых он будет вечно взирать на 
весь олимпийский мир, останутся два этих забега, два олимпийских рекорда, 
поставленных в тот день 1924 года.
 Нурми еще раз услышал приветствия в свой адрес на состоявшихся в Хельсинки 
Олимпийских играх 1952 года, когда этот пятидесятипятилетний герой своей страны 
был удостоен чести пронести олимпийский факел вокруг Олимпийского стадиона. 
Когда семьдесят три тысячи наэлектризованных и взволнованных болельщиков 
увидели на дорожке знакомую летящую фигуру, стадион взорвался едва ли не 
подземным грохотом, мгновенно превратившимся во всеобщий рев. А потом на 
электрическом табло над стадионом загорелись гигантские буквы – НУРМИ – и 
трибуны охватило патриотическое воодушевление.
 Такое приветствие вполне подобало человеку, о котором писатель Корднер Нельсон 
некогда написал: «След, оставленный Нурми на беговой дорожке, оказался глубже 
следов прочих бегунов, выступавших