Лондонская придворная жизнь благодаря стараниям хозяйки славилась в Европе 
религиозным фанатизмом, правда, достаточно прагматичным, если, конечно, 
фанатизм бывает таковым.
       На юные души сестёр ГессенДармштадских, поражённых к тому же особенной 
впечатлительностью и не лишённых художественных способностей, такой бабушкин 
уклад оказал особенное воздействие. Девочки росли склонными к мистицизму и 
экзальтации. В отличие от Виктории, внучки, несмотря на внешнюю приземлённость, 
душой улетали в небесные эмпиреи, а приспособленность к быту не помогала им 
приспособиться к светской суете, словом, бабушка не могла надеяться на них, как 
на продолжателей традиций. Девочки росли не королевами, хотя самим 
происхождением им предназначалось именно это поприще.
       Трагедии в семье — на глазах матери в 1873 году разбился трехлетний брат 
Елизаветы Фридрих, смерть от дифтерита сестры и, наконец, гибель самой великой 
герцогини Алисы, — усиливали мистицизм сестёр ГессенДармштадских. А если 
учесть и одиночество, в котором прозябали принцессы, и их увлечение живописью и 
классической музыкой, то получится законченный портрет экзальтированных, не 
слишком общительных особ, которые большую часть своего времени проводили в 
молитвах и занятиях творчеством. Бабушкино воспитание особенно отразилось на 
старшей Елизавете, которая после смерти герцогини заменила младшим мать и стала 
опорой отца.
       Однако царственное положение обязывало девиц подумать и о своём будущем. 
А оно тоже строилось по не нарушаемой никем схеме — особы королевских фамилий 
должны были из государственных соображений родниться с принцами других стран. 
Для ранимой и нелюдимой Елизаветы, не знавшей мужского влияния, подобная миссия 
— выбор жениха — стала нелёгким бременем. Предложения руки и сердца 
ослепительно красивой, завидной невесте одного из самых престижных царствующих 
домов Европы сыпались как из рога изобилия. Однако Елизавета отказывала всем — 
её хрупкая душа трепетала перед кажущейся ей грубостью мужчин, перед 
греховностью плотской любви. И чем чаще она вынуждена была отклонять 
предложения женихов, тем плотнее сгущались над её судьбой тучи. Близился тот 
критический момент, когда принцесса уже не смогла бы увиливать от замужества, 
тогда бы её участь решали родственники по своему усмотрению. Всё это время 
девушка на выданье пребывала в полном смятении, пока случай не разрешил 
проблему ко всеобщему удовольствию.
       Когда Елизавете исполнилось двадцать, она встретилась с великим князем 
Сергеем Александровичем, братом русского императора Александра III. Пятый сын 
Александра II по матери приходился роднёй ГессенамДармштадским и поэтому часто 
приезжал с императрицей Марией Александровной в Германию. Они познакомились 
тогда на светских родственных раутах. Возможно, воспоминания о невинных детских 
забавах расположили Елизавету к новоиспечённому жениху, тем более что великий 
князь, в отличие от прочих претендентов, не бросал на красавицу плотоядных 
взглядов, не стремился остаться с ней наедине, да и, похоже, мало интересовался 
её женскими прелестями. В благообразных жизнеописаниях святой мученицы 
Елисаветы подчёркивается, что после откровенной беседы между врачующимися, из 
которой девушка узнала, что Сергей Александрович якобы дал обет девства, союз 
их оказался делом решённым. «По взаимному согласию брак их был духовным, они 
жили как брат с сестрой».
       Конечно, трудно себе представить, чтобы в агиографии высказывалась 
подлинная причина их девственного союза. Однако в отличие от своей жены Сергей 
Александрович отнюдь не отказывал себе в удовольствиях физической любви. Другое 
дело, что его интерес направлялся в сторону собственного пола, но вряд ли об 
этом до свадьбы догадывалась невеста великого князя. Скорее всего, она по своей 
неопытности и неразвращенности поверила в чистоту помыслов будущего мужа. 
Трудно представить себе, как переживала Елизавета Федоровна, узнав подлинную 
причину равнодушия к ней Сергея Александровича. Вряд ли, конечно, она сама 
оставалась равнодушной, однако она не помчалась разводиться с содомитом, не 
стала трубить на весь мир, что её обманули, не ославила позором свою вторую 
половину. Вероятно, великая княгиня решила, что брак — крест Божий, которым её 
наградил Господь, и, в конце концов, она сама стремилась к мужу, который не 
станет её домогаться, так что роптать не приходилось.
       На свадьбу в Россию Елизавету сопровождала вся семья, и в том числе 
двенадцатилетняя Алиса, которая познакомилась здесь со своим будущим супругом, 
цесаревичем Николаем Александровичем. Торжество стало поистине судьбоносным для 
России. Но тогда об этом никто не догадывался. После венчания для Елизаветы 
началась обычная светская жизнь — балы, рауты, обеды. Её редкая красота, 
неоценённая Сергеем Александровичем, не оставила равнодушными некоторых 
высокопоставленных знатоков женских прелестей. Блестящий, образованный светский 
фат великий князь Константин Константинович, к тому же талантливый поэт, 
посвятил Елизавете Федоровне стихотворение:
       
     Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно: 
    Ты так невыразимо хороша! 
    О, верно под такой наружностью прекрасной 
    Такая же прекрасная душа! 
      
       Положение невестки царского дома не диктовало Елизавете обязательной 
перемены вероисповедания, но фанатичная преданность религии, желание делами 
своими прославлять Христа и невостребованность великой княгини в собственной 
семье побудили её перейти в православие. Елизавета долгое время не решалась 
сделать последний шаг по этому пути. Она не хотела огорчать родственников,