певец отказывался ехать в Америку: слишком много неприятностей доставил ему 
переезд через океан. Более того, он тяжело заболел в Южной Америке – желтой 
лихорадкой. «Я мог бы подняться на самую высокую гору, – говорил Баттистини, – 
мог бы опуститься в самое чрево земли, но длительного путешествия по морю я 
никогда больше не повторю!»
      Россия всегда была для Баттистини одной из излюбленных стран. Он встречал 
там наиболее горячий, взволнованный, можно сказать неистовый прием. Певец даже 
говаривал в шутку, что «Россия никогда не была для него холодной страной». 
Почти постоянный партнер Баттистини в России – Зигрид Арнольдсон, которую 
называли «шведским соловьем». Много лет он пел также со знаменитыми Аделиной 
Патти, Изабеллой Галлетти, Марчеллой Зембрих, Олимпией Боронат, Луизой 
Тетраццини, Джанниной Русс, Хуанитой Капелла, Джеммой Беллинчони и Линой 
Кавальери. Из певцов вместе с ним чаще всего выступали самый близкий его друг 
Антонио Котоньи, а также Франческо Маркони, Джулиано Гайяр, Франческо Таманьо, 
Анджело Мазини, Роберто Станьо, Энрико Карузо.
      Не раз пела с Баттистини польская певица Я. ВайдаКоролевич; вот что она 
вспоминает:
      «Это был действительно великий певец. Подобной бархатистой мягкости 
голоса я не слышала никогда в жизни. Он пел с необычайной легкостью, сохраняя 
во всех регистрах волшебное очарование своего тембра, пел всегда ровно и всегда 
хорошо – попросту не умел петь плохо. С такой эмиссией звука нужно родиться, 
такой окраски голоса и ровности звучания всего диапазона нельзя достичь никаким 
обучением!
      В партии Фигаро в «Севильском цирюльнике» он был бесподобен. Первую арию, 
очень трудную по вокалу и быстроте произношения, он исполнял с улыбкой и с 
такой легкостью, что, казалось, пел шутя. Он знал все партии оперы, и если 
ктонибудь из артистов запаздывал с речитативом, то пел за него. Своего 
цирюльника он подавал с лукавым юмором – создавалось впечатление, будто он 
веселится сам и ради собственного удовольствия издает эти тысячи дивных звуков.
      Он был очень хорош собою – высокого роста, чудесно сложенный, с 
обворожительной улыбкой и огромными черными глазами южанина. Это, конечно, тоже 
содействовало его успеху.
      Великолепен он был и в «Дон Жуане» (я пела с ним Церлину). Баттистини 
всегда пребывал в отличном настроении, смеялся и шутил. Он очень любил петь со 
мной, восхищаясь моим голосом. Я до сих пор храню его фотографию с надписью: 
«Alia piu bella voce sul mondo»».
      Во время одного из триумфальных сезонов в Москве, в августе 1912 года, на 
представлении оперы «Риголетто» многочисленная публика была так наэлектризована,
 так неистовствовала и вызывала на бис, что Баттистини пришлось повторить – и 
это не преувеличение – всю оперу от начала до конца. Спектакль, начавшийся в 
восемь часов вечера, окончился только в три часа ночи!
      Благородство было для Баттистини нормой. Джино Мональди, известный 
искусствовед, рассказывает: "Я заключил с Баттистини контракт в связи с 
грандиозной постановкой оперы Верди «Симон Бокканегра» в театре «Костанци» в 
Риме. О ней прекрасно помнят старые театралы. Дела оборачивались не слишком 
благоприятно для меня, и настолько, что утром в день спектакля у меня не 
оказалось необходимой суммы, чтобы заплатить оркестру и самому Баттистини за 
вечер. Я приехал к певцу в страшном смятении и стал извиняться за свою 
несостоятельность. Но тут Баттистини подошел ко мне и сказал: «Если дело только 
в этом, то я надеюсь, что сейчас же успокою тебя. Сколько тебе нужно?» – «Мне 
надо заплатить оркестру, и тысячу пятьсот лир я должен тебе. Всего пять тысяч 
пятьсот лир». – «Ну вот, – сказал он, пожимая мне руку, – вот тебе четыре 
тысячи лир для оркестра. Что же касается моих денег, то отдашь их, когда 
сможешь». Вот каким был Баттистини!
      До 1925 года Баттистини пел на сценах крупнейших оперных театров мира. С 
1926 года, то есть когда ему исполнилось семьдесят лет, он в основном стал петь 
в концертах. У него попрежнему была та же свежесть голоса, та же уверенность, 
нежность и щедрая душа, а также живость и легкость. В этом могли убедиться 
слушатели Вены, Берлина, Мюнхена, Стокгольма, Лондона, Бухареста, Парижа и 
Праги.
      В середине 20х годов у певца появились первые явные признаки 
начинающейся болезни, но Баттистини с поразительным мужеством сухо отвечал 
врачам, советовавшим отменить концерт: «Синьоры мои, у меня только два выхода – 
петь или умереть! Я хочу петь!»
      И он продолжал потрясающе петь, а в креслах у сцены сидели сопрано 
Арнольдсон и врач, готовый немедленно, в случае необходимости, сделать укол 
морфия.
      17 октября 1927 года в Граце Баттистини дал свой последний концерт. 
Людвиг Прин, директор оперного театра в Граце, вспоминал: «Возвращаясь за 
кулисы, он шатался, едва держась на ногах. Но когда зал вызывал его, он снова 
выходил отвечать на приветствия, выпрямлялся, собирал все силы и выходил снова 
и снова…»
      Не прошло и года, как 7 ноября 1928 года Баттистини скончался.
      
НИКОЛАЙ ФИГНЕР
(1857–1918)
      
      Искусство этого певца сыграло важную роль в развитии всего отечественного 
оперного театра, в формировании того типа певцаактера, который стал 
примечательной фигурой русской оперной школы.