(«Пророк» Мейербера) и вскоре заняла положение примадонны. Затем Арто выступала 
в разных странах и на театральных подмостках, и на концертной эстраде.
      В 1859 года с успехом пела в оперной труппе Лорини в Италии. В 1859–1860 
годах гастролировала в Лондоне как концертная певица. Позднее, в 1863, 1864 и 
1866 годах, выступила в «туманном Альбионе» уже как оперная певица.
      В России с громадным успехом Арто выступала в спектаклях московской 
Итальянской оперы (1868–1870, 1875/76) и петербургской (1871/72, 1876/77).
      Арто приехала в Россию, уже завоевав широкую европейскую известность. 
Широкий диапазон голоса позволял ей отлично справляться с сопрановыми и 
меццосопрановыми партиями. Колоратурный блеск соединялся у нее с выразительным 
драматизмом пения. Донна Анна в «Дон Жуане» Моцарта, Розина в «Севильском 
цирюльнике» Россини, Виолетта, Джильда, Аида в операх Верди, Валентина в 
«Гугенотах» Мейербера, Маргарита в «Фаусте» Гуно – все эти роли она исполняла с 
проникновенной музыкальностью и мастерством. Недаром ее искусство привлекало 
таких строгих ценителей, как Берлиоз и Мейербер.
      В 1868 году Арто впервые появилась на московской сцене, где стала 
украшением итальянской оперной антрепризы Мерелли. Вот рассказ известного 
музыкального критика Г. Лароша: «Труппа была составлена из артистов пятого и 
шестого разряда, без голосов, без талантов; единственное, но яркое исключение 
составляла тридцатилетняя девушка с некрасивым и страстным лицом, только что 
начинавшая полнеть и затем быстро состарившаяся и видом, и голосом. Раньше ее 
приезда в Москву два города – Берлин и Варшава – полюбили ее чрезвычайно. Но 
нигде, кажется, она не возбудила такого громкого и дружного восторга, как в 
Москве. Для многих из тогдашней музыкальной молодежи, прежде всего для Петра 
Ильича, Арто явилась как бы олицетворением драматического пения, богинею оперы, 
соединившей в одной себе дары, обыкновенно разбросанные в натурах 
противоположных. Интонировавшая с безукоризненностью фортепиано и обладавшая 
превосходной вокализацией, она ослепляла толпу фейерверком трелей и гамм, и 
должно сознаться, что значительная часть ее репертуара была посвящена этой 
виртуозной стороне искусства; но необыкновенная жизненность и поэтичность 
экспрессии, казалось, поднимала и низменную подчас музыку на высший 
художественный уровень. Молодой, слегка резкий тембр ее голоса дышал не 
поддающейся описанию прелестью, звучал негою и страстью. Арто была некрасива; 
но весьма ошибется тот, кто предположит, что она с великим трудом, посредством 
тайн искусства и туалета, принуждена была бороться с невыгодным впечатлением, 
производимым ее наружностью. Она покоряла сердца и мутила разум наравне с 
безукоризненной красавицей. Удивительная белизна тела, редкая пластика и грация 
движений, красота рук и шеи были не единственным оружием: при всей 
неправильности лица в нем было изумительное очарование».
      Итак, среди самых ревностных поклонников французской примадонны оказался 
и Чайковский. «Чувствую потребность, – признается он брату Модесту, – излить в 
твое артистическое сердце мои впечатления. Если бы ты знал, какая певица и 
актриса Арто. Еще никогда я не был под столь сильным впечатлением артиста, как 
на сей раз. И как мне жаль, что ты не можешь слышать ее и видеть! Как бы ты 
восхищался ее жестами и грацией движений и поз!»
      Разговор даже пошел о женитьбе. Чайковский писал отцу: «С Арто я 
познакомился весной, но у нее был всего один раз, после ее бенефиса на ужине. 
По возвращении ее нынешней осенью я в продолжение месяца вовсе у нее не был. 
Случайно встретились мы с ней на одном музыкальном вечере; она изъявила 
удивление, что я у нее не бываю, я обещал быть у нее, но не исполнил бы 
обещания (по свойственной мне тугости на новые знакомства), если бы Антон 
Рубинштейн, проездом бывший в Москве, не потащил меня к ней. С тех пор я чуть 
не каждый день стал получать от нее пригласительные записки и малопомалу 
привык бывать у нее каждый день. Вскоре мы воспламенились друг к другу весьма 
нежными чувствами, и взаимные признания немедленно засим воспоследовали. Само 
собой, что тут возник вопрос о законном браке, которого мы оба с ней весьма 
желаем и который должен совершиться летом, если ничто тому не помешает. Но в 
томто и сила, что существуют некоторые препятствия. Вопервых, ее мать, 
которая постоянно находится при ней и имеет на свою дочь значительное влияние, 
противится браку, находя, что я слишком молод для дочери, и, по всей 
вероятности, боясь, что я заставлю ее жить в России. Вовторых, мои друзья, в 
особенности Н. Рубинштейн, употребляют самые энергичные усилия, дабы я не 
исполнил предполагаемый план женитьбы. Они говорят, что, сделавшись мужем 
знаменитой певицы, я буду играть весьма жалкую роль мужа своей жены, т.е. буду 
ездить за ней по всем углам Европы, жить на ее счет, отвыкну и не буду иметь 
возможности работать… Можно было бы предупредить возможность этого несчастия 
решением ее сойти со сцены и жить в России – но она говорит, что, несмотря на 
всю свою любовь ко мне, она не может решиться бросить сцену, к которой привыкла 
и которая доставляет ей славу и деньги… Подобно тому, как она не может решиться 
бросить сцену, я, со своей стороны, колеблюсь пожертвовать для нее своей 
будущностью, ибо не подлежит сомнению, что я лишусь возможности идти вперед по 
своей дороге, если слепо последую за ней».
      С позиций сегодняшнего дня не кажется удивительным, что, уехав из России, 
Арто вскоре вышла замуж за испанского певцабаритона М. ПадильюиРамоса.
      В 70е годы вместе с мужем она с успехом пела в опере в Италии и других 
европейских странах. В 1884–1889 годах Арто жила в Берлине, а позднее – в 
Париже. С 1889 года, оставив сцену, преподавала, среди учениц – С. Арнольдсон.
      Чайковский сохранил дружеские чувства к артистке. Спустя двадцать лет 
после расставания, по просьбе Арто, он создал шесть романсов на стихи 
французских поэтов.