«Оценка нынешней обстановки в Советском Союзе». Хотя его авторы продолжали 
верить в конечную победу Германии, они не могли не считаться с реальной 
действительностью, а потому указывали: «Даже если Красная армия в этом году 
оставит Москву, она не капитулирует. Намерение Германии быстро завершить 
решающее сражение не осуществится. Дальнейшее развитие войны не будет выгодным 
для германской стороны».
      Нельзя назвать главный вывод данного документа определяющим в решении 
вопроса о начале войны, тем не менее он заставил японское руководство более 
трезво оценивать перспективы германосоветского противоборства и участия в нем 
Японии. «Мы должны осознать сложность оценки обстановки», – гласила одна из 
записей «Секретного дневника войны».
      Армия в это время продолжала активную подготовку к осуществлению плана 
«Кантокуэн». Генеральный штаб и военное министерство выступили против 
включенного в документ японского МИДа от 4 августа 1941 года положения о том, 
что сражения на германосоветском фронте затягиваются. Начальник генштаба 
Сугияма и военный министр Тодзио заявили: «Существует большая вероятность того, 
что война закончится быстрой победой Германии. Советам будет чрезвычайно трудно 
продолжать войну. Утверждение о том, что германосоветская война затягивается, 
является поспешным заключением».
      Японские военные не желали упускать «золотую возможность» обрушиться 
совместно с Германией на Советский Союз и сокрушить его. Особое нетерпение 
проявляло командование Квантунской армии. Ее командующий Умэдзу передавал в 
центр: «Благоприятный момент обязательно наступит… Именно сейчас представился 
редчайший случай, который бывает раз в тысячу лет, для осуществления политики 
государства в отношении Советского Союза. Необходимо ухватиться за это… Если 
будет приказ начать боевые действия, хотелось бы, чтобы руководство операциями 
было предоставлено Квантунской армии… Еще раз повторяю, что главным является не 
упустить момент для осуществления политики государства».
      Командование Квантунской армии требовало от центра немедленного 
выступления. Начальник ее штаба генераллейтенант Есимото убеждал начальника 
оперативного управления генштаба Танаку: «Начало германосоветской войны 
является ниспосланной нам свыше возможностью разрешить северную проблему. Нужно 
отбросить теорию "спелой хурмы" и самим создать благоприятный момент… Даже если 
подготовка недостаточна, выступив этой осенью, можно рассчитывать на успех».
      Японское командование считало важным условием вступления в войну против 
СССР значительное ослабление советских войск на Дальнем Востоке, когда можно 
будет воевать, не встречая большого сопротивления со стороны Красной армии. В 
этом состояла суть теории «спелой хурмы», а именно ожидания «наиболее 
благоприятного момента».
      По замыслу японского генерального штаба, военные действия против СССР 
должны были начаться при условии сокращения числа советских дивизий на Дальнем 
Востоке и в Сибири с 30 до 15, а авиации, бронетанковых, артиллерийских и 
других частей – на две трети. Однако масштабы переброски советских войск в 
европейскую часть СССР летом 1941 года далеко не соответствовали этим ожиданиям.
 По данным разведуправления японского генштаба от 12 июля, за три недели после 
начала Великой Отечественной войны с Дальнего Востока на запад было отправлено 
лишь 17 процентов советских дивизий, а механизированных частей – около одной 
трети. При этом японская военная разведка сообщала, что убыль восполняется за 
счет призыва среди местного населения. Обращалось особое внимание на то, что в 
основном перебрасываются войска Забайкальского военного округа, прочие же 
группировки РККА практически остаются прежними.
      Сдерживающее воздействие на решение о начале войны против СССР оказывало 
сохранение на Дальнем Востоке большого количества советской авиации. К середине 
июля японский генштаб имел сведения о том, что на запад переброшено только 30 
советских авиационных эскадрилий. Особое беспокойство вызывало наличие в 
восточных районах СССР значительного числа самолетов бомбардировочной авиации. 
Считалось, что в случае нападения Японии на Советский Союз возникала реальная 
опасность массированных воздушных атак территории Страны восходящего солнца. 
Японский генштаб располагал разведданными о наличии в 1941 году на советском 
Дальнем Востоке 60 тяжелых бомбардировщиков, 450 истребителей, 60 штурмовиков, 
80 бомбардировщиков дальнего действия, 330 легких бомбардировщиков и 200 
самолетов морской авиации. В одном из документов ставки от 26 июля 1941 года 
указывалось: «В случае войны с СССР в результате нескольких бомбовых ударов в 
ночное время десятью, а в дневное – двадцатью–тридцатью самолетами Токио может 
быть превращен в пепелище».
      Советские войска на Дальнем Востоке и в Сибири оставались грозной силой, 
способной дать решительный отпор японским войскам. Японское командование 
помнило сокрушительное поражение на ХалхинГоле, когда императорская армия на 
собственной шкуре испытала военную мощь Советского Союза. Германский посол в 
Токио Отт доносил Риббентропу, что на решение Японии о вступлении в войну 
против СССР оказывают влияние «воспоминания о номонханских (халхингольских) 
событиях, которые до сих пор живы в памяти Квантунской армии».
      В Токио понимали, что одно дело нанести удар в спину терпящему поражение 
противнику и совсем другое – вступить в сражение с подготовленной к современной 
войне регулярной армией такого мощного государства, как Советский Союз. Кроме 
того, обещание Гитлера захватить Москву с задержкой лишь на три недели осталось 
невыполненным, что не позволяло японскому руководству начать в запланированные 
сроки военные действия против Советского Союза. Накануне намеченной даты начала 
войны, 28 августа, в «Секретный дневник войны» была внесена полная пессимизма 
запись: «Даже Гитлер ошибается в оценке Советского Союза. Поэтому что уж