| |
мертворожденная девочка.
Генрих и Екатерина вместе оплакивали эту первую трагедию в их супружеской
жизни. Конечно, они знали, что дети еще появятся. Самое главное, чтобы
Екатерина поправила свое здоровье после этих телесных и душевных мук. Горе
Екатерины усугублялось и сознанием неудачи. То, что деторождение ясно
осознавалось ею как политическая задача. В письме отцу она говорила, что
рождение мертвого ребенка «считается в этой стране великой бедой». Предвидя
гнев Фердинанда, она просила: «Умоляю Ваше Высочество не обрушиваться на меня с
упреками! Не моя это вина, но воля Господня».
Новогоднее празднество 1511 года совпало с рождением второго ребенка – на
сей раз живого, к тому же сына, – и вся страна принялась с бурной радостью
отмечать это событие.
Вновь последовали турниры, маскарады и пиршества, которые так по душе
были Генриху. И вдруг, посреди всех этих празднеств, малютка принц заболел. 22
февраля – не прошло и двух месяцев после его рождения – он умер. По словам
одного современника, Генрих «с виду не выказывал своего траура, зато королева,
как то и свойственно женщине, исходила стенаниями».
22 января 1516 года скончался Фердинанд Испанский. Сначала Генрих хотел
утаить от нее известие о смерти отца, так как она снова была беременна, и он
боялся, что такой удар приведет еще к одному выкидышу. 18 февраля королева
разрешилась от бремени крепким и здоровым младенцем, у которого был
единственный недостаток: это оказалась девочка. На людях Генрих выказывал
оптимизм. «Мы оба все еще молоды, – сказал он венецианскому послу. – Если на
сей раз Бог послал нам дочь, то, Его милостью, у нас будут и сыновья».
Что являлось не менее важным для Генриха, переменилась и сама Екатерина.
Она уже миновала рубеж тридцатилетия, и время не пощадило ее. Со дня ее
замужества с Генрихом не прошло еще и семи лет, но эти годы оказались тяжелыми
и физически, и морально. После нескольких выкидышей и неудачных родов она
пополнела, а цвет лица желтизной стал напоминать пергамент. Екатерина
Арагонская, честнейшая жена и прекрасная мать, была старше Генриха VIII на пять
лет. Эта разница, неприметная в первые годы супружества, стала обнаруживаться
позже, когда королева приблизилась к пожилому возрасту, а король был во всем
цвете мужества, при полном развитии страстей неукротимых. Восемнадцать лет
прожил он с женою в добром согласии, заменив страсть уважением, дружбой,
привычкой. Бывали в течение этого времени случаи неверности со стороны мужа, но
все эти мимолетные страстишки так же скоро гасли, как скоро вспыхивали, и
Генрих ими не довольствовался.
Анна Болейн была женщиной, безусловно, привлекательной. Ее редко называли
писаной красавицей, но даже самые заклятые недруги признавали ее
непревзойденной чаровницей. Смуглость и черные волосы придавали ей
«экзотический» облик в окружении, привыкшем усматривать красоту в молочнобелой
бледности. Особенно поражали глаза – «черные и прекрасные», как писал один
современник, а другой признавал, что они «почти всегда притягивают», и
добавлял: «Она большая мастерица ими завлекать». Ее женский шарм просвечивает
на страницах не только слащавых любовных посланий Генриха, но и досужих
памфлетов Шапюи. Им насыщены все рассказы о семилетнем помешательстве короля на
этой женщине, упорно отказывающейся стать его любовницей, но сохранявшей
безграничную власть над его вожделением.
Если вначале она как могла сопротивлялась домогательствам короля, то
затем, поняв, что от его похоти все равно не уйти, обратила ее в орудие
собственной власти.
И всетаки не Анна Болейн была причиной того, что Генрих VIII решил
разорвать брак с Екатериной Арагонской, хотя, безусловно, его любовь к Анне
ускорила развод. Ему давно хотелось сына, а близости с Екатериной настал конец.
Рождение в 1519 году его незаконного сына Генри Фицроя убедило короля в том,
что не он сам, а Екатерина повинна в неспособности родить здорового наследника.
К 1525 году, когда Генрих прекратил близкие отношения с Екатериной. Мысль
о том, как избавиться от постылого союза, уже неоднократно посещала его.
Вначале Генрих уже предлагал сделать Анну своей официальной любовницей.
Такой обычай существовал при других европейских дворах, но в Англии был
неслыханным делом. Она упрямилась. По всей вероятности, ей хотелось такого
брака, к которому ее всегда и готовили, – добропорядочного, респектабельного
брака с достойным дворянином. Ясно одно: она не хотела Генриха Тюдора.
Могла ли Анна в лицо королю объявить, что ей нет до него дела? Она могла
вновь сослаться на желание сохранить целомудрие и честь, но король явно не чтил
сии добродетели. Она была вольна не отвечать на его письма или покидать двор,
но он отказывался понимать намек. Нанести же ему открыто то оскорбление, на
которое он сам напрашивался, означало поставить на карту не только собственную
придворную карьеру, но и карьеру отца и брата. Наверное, она надеялась, что
король рано или поздно устанет охотиться за ней и обратит внимание на новую
фрейлину.
Но этого не произошло, и Анна Болейн поняла, что мышеловка захлопнулась:
у нее не было ни малейшего шанса удачно выйти замуж, так как любой достойный
избрания дворянин знал, что ею увлечен король.
Тем временем кардинал очень тонко повел речь о браке с точки зрения
богословия и постепенно довел короля до сознания, что брак с женой родного
брата и сожительство с нею есть дело противозаконное. Слова Анны Болейн: «Я
ваша верноподданная, государь, но не более…» или: «Любить я могу и буду любить
только мужа…» – вскружили ему голову окончательно, и тогда он решил дать развод
Екатерине Арагонской и купить любовь Анны Болейн ценою короны. Два года длилась
|
|