очевидно, иного мнения.
      Еще одно свидание с княгиней Багратион отмечено полицейскими 
осведомителями. Александр вечером отправился к ней на извозчике в сопровождении 
лишь одного слуги и оставался у нее до двух часов ночи. Роман продолжается. Но 
о большой любви все же говорить, повидимому, не приходится – ибо в тот же день 
Александр послал Волконского к другой прославленной красавице, графине 
Эстергази, дабы объявить ей о предстоящем своем визите.
      Через четыре дня один из осведомителей сообщил: «Его Величество Русский 
Император, повидимому, привязывается к графине Эстергази… Она уверяет, что нет 
более очаровательного монарха, чем он. В нем, говорит она, французская живость 
соединяется с русской простотой, и благодаря этому Его Величество 
совершеннейший во всех отношениях человек».
      Графиня Эстергази становилась объектом всеобщей зависти. Но еще через 
несколько дней у Александра случилось новое приключение: герцогине Саган 
удалосьтаки добиться его благосклонности. Княгиня Багратион была в ярости. 
Меттерних ревновал, а Александр Павлович радовался как мальчишка, узнав о 
таковых чувствах знаменитого дипломата. В Вене острили: баварский король пьет 
за всех, вюртембергский король ест за всех, а русский царь любит за всех…
      Танцевал он если не за всех, то больше всех и едва ли не лучше всех. 
Английский дипломат сообщал в Лондон: «Что же касается до русского императора, 
то он танцует, в то время как Рим пылает».
      На одном из балов царь начал ухаживать за графиней Сеченьи.
      «Ваш муж уехал, – шептал он ей. – Мне было бы так приятно занять его 
место».
      «Ваше величество, очевидно, принимает меня за провинцию», – отвечала та, 
вероятно, воображая, что завладела сердцем царя.
      И это, однако, не все. Еще на графиню Софию Зичи, «травиальную красавицу»,
 на княгиню Ауэрсперг и на других еще красавиц обращал в эти веселые венские 
дни благосклонный взор император Александр Павлович.
      Надо думать, осведомители венской полиции все же были не всегда точны в 
своих донесениях, ибо, если верить им, Александр Павлович, не удовлетворяясь 
успехами своими среди жен австрийских и венгерских вельмож, нередко посылал еще 
за женщинами легкого поведения. Как бы то ни было, успехи эти не мешали ему 
помнить об отсутствовавших.
      Вот что писал он из Вены Луизе фон Бетман, с которой некогда сошелся во 
Франкфурте: «Наконец я имею известие от тебя, моя любимая. Глаза мои, так долго 
лишенные этого счастья, наконец узрели дорогой почерк, глядя на который, я 
понимаю, как ты мне дорога, как все в мире скрывается от моих глаз, когда я 
получаю чтонибудь от тебя».
      И дальше: «Только чувство моего долга мешает мне полететь в твои объятия 
и умереть в них от счастья».
      Неверно было бы заключить на основании этих строк, будто Луиза фон Бетман 
была большой страстью императора Александра. Таков уж, насколько мы можем 
судить, обычный стиль любовных посланий Александра Павловича: в ту эпоху и люди 
с чувствами более непосредственными выражались столь же экзальтированно.
      Никто, однако, не бывает всюду победителем. В Вене коронованный донжуан 
однажды потерпел и неудачу. Понравилась ему какаято другая Эстергази – княгиня 
Леопольдина. Муж ее был на охоте. По своему обыкновению, Александр Павлович 
послал к княгине нарочного: объявил, что намерен провести у нее вечер. Ответ 
пришел весьма неожиданный: княгиня была счастлива, польщена, просила его 
величество вычеркнуть в прилагаемом ею списке имена тех дам, которых неугодно 
было бы ему у нее встретить. Александр вычеркнул всех, оставив на листе лишь 
имя самой княгини. Та тотчас же послала за мужем – и князь Эстергази, вместе с 
женой, встретил его величество. Осведомитель отмечал, что император оставался у 
Эстергази всего несколько минут.
      Неудача не особенно серьезная. Александр Павлович продолжал ухаживать. 
Быстро проходили увлечения и забавы. Мальчишеского осталось в нем очень много… 
С графиней Зичи он поспорил о том, кто скорее может переодеться – мужчина или 
женщина. Заключили пари. В одной комнате переодевалась графиня, в другой – 
Александр. Он вышел первым, в мундире, специально доставленном с камердинером. 
Присутствовавшие рассыпаются в комплиментах… Самодержец всероссийский, вождь 
великой коалиции, одержал новую победу!
      Не гнушался он и дам более скромного происхождения. Госпожи Шварц и Шмидт,
 жены петербургских немцев, прибыли в Вену. Обе – его бывшие любовницы, и обе в 
Вене возобновили связь с царем, чем вызывали всеобщее негодование.
      Отметим, что Мария Антоновна тоже была в Вене во время конгресса и связи 
с нею Александр Павлович вовсе не порывал. В Вене была и Елизавета: «Аспазии» и 
«Психее» надлежало, конечно, присутствовать при всех его торжествах… Царицу 
жалели, и венский свет весьма неодобрительно отнесся к тому, что Александр 
Павлович заставил ее пойти на бал к княгине Багратион. Впрочем, хоть Елизавета 
и имела право почитать себя жертвой крайне легкомысленного супруга, она все же 
не была лишена некоторого утешения, ибо в Вене вновь встретила князя Адама 
Чарторыйского, и на миг между ними возобновилась прежняя идиллия.
      Итак, Александр Павлович проводил время в Вене как будто бы весьма 
беспечно. Было бы, однако, совершенно ошибочным полагать, что любовные 
развлечения, хоть в малой мере, мешали ему исполнять свои обязанности. Русскую 
делегацию на конгрессе он фактически возглавлял: ведал внешней политикой России,
 импонируя своей настойчивостью и знанием дела всем прочим монархам, 
предпочитавшим уклоняться от прямого участия в дипломатических распрях.
      Александр обожал женщин. Но, когда этого требовали какието высшие