показать своё к нему отношение». Как говорил сам Эйзенштейн, «не столько Эль 
Греко, сколько монахи Алессандро Маньяско стилистически определили облик и 
движения моего Ивана Грозного — Черкасова». В картинах Маньяско, итальянского 
художника XVII—XVIII веков, он увидел не только линии Эль Греко, но и Домье, 
Калло, Гойи…
       Съёмки «Ивана Грозного» начались 1 февраля 1943 года в АлмаАте, куда 
был эвакуирован «Мосфильм». Правительство Казахской ССР предоставило группе 
Эйзенштейна недавно отстроенный в столице Дом культуры, зрительный зал и сцена 
которого служили в качестве кинопавильона.
       Кинематографисты были обеспечены всем необходимым для создания 
монументальной картины в двух сериях, требовавшей бесконечной смены громоздких 
строенных декораций и громадного количества костюмов, от богатых царских 
облачений до сотен кольчуг для пушкарей и латников. Правда, съёмки в павильоне 
часто приходилось вести по ночам, так как днём электроэнергия шла на нужды 
заводов, работавших для фронта.
       Неожиданно выяснилось, что нет фанеры для постройки фундуса — щитов, из 
которых делают декорации. Сообразили, что растёт в Казахстане крупный кустарник.
 Его зовут чий. Плетут из него маты, кладут на пол под кошмы. Когда начали 
делать декорации к «Ивану Грозному», то набивали на брусья маты из чия, а потом 
их штукатурили. Можно только поражаться, как умел Эйзенштейн при скромных 
возможностях военного времени создать прекрасные декорации соборов и царских 
палат.
       На картине работали два оператора: Эдуард Тиссэ, снимавший натуру, и 
Андрей Москвин, которого режиссёр специально пригласил для павильонных съёмок. 
Портретные съёмки оператора Москвина могли бы составить гордость любой 
кинематографии. «Иван Грозный» — один из ярчайших в истории мирового кино 
примеров живописного кинематографа.
       Художником фильма являлся И. Шпинель, но при разработке эскизов ему 
активно помогал Эйзенштейн. В разработке эскизов, костюмов Сергей Михайлович 
опирался на собственный дар блистательного художникаграфика. Он нарисовал 
более двух тысяч набросков для картины.
       Эйзенштейн сам делал эскизы костюмов, добиваясь того, чтобы костюм 
подчёркивал характеристику действующего лица. Он с неутомимым вниманием следил 
за второстепенными, казалось бы, аксессуарами — за утварью, за предметами 
культа, добиваясь выразительности мельчайших деталей, стилистического единства 
всех подробностей. Эйзенштейн говорил, что привык «думать рисунками», и эта 
изобразительная отточенность присутствует в каждом кадре. Весь финал первой 
серии был зарисован им в последовательном развитии кадров, причём не эскизно 
набросан, как обычно у режиссёров, а подробно, обстоятельно разработан, — это 
была серия вполне законченных, завершённых рисунков. Он старался воспроизвести 
в кадре то, что было изображено им на бумаге. Эйзенштейн долго, тщательно 
устанавливал кадр и подолгу смотрел в глазок аппарата, прежде чем приступить к 
съёмке, добиваясь того, чтобы каждый кадр в отдельности представлял собою 
законченную живописную картину.
       Сергей Михайлович обращал внимание главным образом на пластическую 
выразительность актёрской игры. Благодаря этому и появилось выражение: 
«Эйзенштейн выгибает актёра под картиночку». Другая подобная шутка была рождена 
местным, казахстанским, колоритом: «У Эйзенштейна актёр выворачивается как 
саксаул».
       Черкасов, вдохновлённый патриотическим замыслом фильма, был необычайно 
увлечён работой. «Мужественный, величавый, волевой образ Ивана Грозного, 
бесстрашного в борьбе за высшие интересы государства, насыщенный сложным 
психологическим содержанием, поставленный в острые по своему драматизму 
положения, в ситуации подлинного трагического характера, с первых же дней 
работы над ролью поглотил все моё внимание и силы», — вспоминал Черкасов о том 
времени.
       Работа с Эйзенштейном представляла несомненные трудности для актёров, 
большинство из которых встретились с этим режиссёром только на «Иване Грозном». 
Актёрский состав подобрался необычайно сильный. Как говорил сам Эйзенштейн: «Я 
с бездарностями вообще не имею дела».
       В «Иване Грозном» созданы прекрасные образы: зловещая Ефросинья 
Старицкая — Бирман, прямодушный и бурный Колычев — Абрикосов, исступлённо 
ненавидящий Пимен — Мгебров, фанатичный молодой Басманов — Кузнецов, 
инфантильный и безвольный Владимир Старицкий — Кадочников. Одним чувством 
ненависти к боярам живёт Федор Басманов — Бучма. Ещё более колоритен Малюта 
Скуратов — Жаров. Сталин особо отметил Названова в роли Курбского. Собственно 
говоря, в фильме нет актёра, включая исполнителей эпизодических ролей, которые 
не создали бы запоминающихся фигур. Даже юный Вицин, два раза мелькнувший среди 
безусых, посовременному выглядевших нагловатых опричников, запоминается своей 
мальчишеской безоглядностью.
       На съёмочной площадке Эйзенштейн много экспериментировал, варьировал, 
делал десятки вариантов одного кадра. Режиссёр понимал, что вторая серия 
полемичнее политически, но сильнее драматургически, поэтому он делал все, чтобы 
сократить разрыв между выпуском двух серий до минимума. Многие сцены второй 
серии снимались одновременно с первой, а некоторые, вообще сначала 
предназначавшиеся для первой серии, только в процессе монтажа оказались во 
второй (например, сцены детства Ивана). Эйзенштейн делал режиссёрские 
разработки характеров действующих лиц и выстраивал непрерывную линию поведения 
персонажей сразу для всего фильма. Ещё 31 марта 1942 года Эйзенштейн 
записывает: «…дрался в парткоме 17 марта за выход обеих серий одновременно…»