Саша ушёл в другой пулемётный расчёт. Аркадий грустил и пел бойцам про 
«Костюморяка» и «Тёмную ночь».
       Когда Свинцова тяжело ранило и он попал о госпиталь, Аркадий пытается 
помириться, посылает от его имени тёплые письма Тасе. Поправившийся от ран 
Свинцов, случайно встретив в городе Тасю, узнает о благородстве Аркадия. 
Вернувшись на фронт, в жарком бою, рискуя жизнью, он спасает от гибели своего 
верного друга…
       Узбекские кинематографисты с энтузиазмом восприняли решение Госкино о 
включении фильма «Два бойца» в производственный план Ташкентской студии. Правда,
 были и скептики, считавшие, что в условиях Узбекистана невозможно воссоздать 
суровую атмосферу блокадного Ленинграда. Но режиссёра окружали единомышленники: 
главный оператор Александр Гинзбург — крупный мастер кинопортрета и световых 
эффектов; способный и трудолюбивый оператор Пулат Расулаев и опытный художник 
Владимир Каплуновский.
       Они проявили чудеса изобретательности, чтобы воспроизвести на территории 
«загримированного» ташкентского парка эпизоды ленинградской обороны, 
осуществить комбинированные съёмки с декорационными дорисовками улиц и 
набережных Ленинграда. В массовке снимались курсанты Ташкентского пехотного 
училища.
       Войти в образ — это задача актёра. Марк Бернес постоянно ходил в военной 
форме, но никак не мог почувствовать себя солдатом Дзюбиным. Месяца через 
полтора после начала съёмок на студии стали поговаривать: картину надо спасать, 
надо заменить актёра. Луков же не спешил с выводами.
       То, что ему нужно было для его героя, Бернес искал в общении с 
фронтовиками. Приятелюдокументалисту, вернувшемуся в Москву с фронта, писал 
письма, выспрашивая: правда ли, что солдатам велят пришивать к гимнастёркам 
белые воротнички? В Ташкенте на этом настаивают…
       В мыслях Аркадия Дзюбина постоянно живёт Одесса. Но прямой выход это 
находит в единственной фразе, которую Бернес произносит без нажима, сдержанно и 
просто: «Одессу не трожь, там сейчас горе и кровь». Бернес же никогда не слышал 
колоритную речь одессита.
       Узнав, что есть в Ташкенте госпиталь, где лежат раненые из Севастополя и 
Одессы, он отправился туда. В одной из палат увидел спящего моряка. Подошёл 
вплотную рассмотреть спящего, а тот проснулся и воскликнул: «Так это же ж мой 
артист, шёб я так жил! Приветствую вас, золотце моё!» Бернес стал наведываться 
к моряку, подолгу разговаривал с ним: усваивал жаргон.
       Внешность своему герою Бернес нашёл в парикмахерской. Как говорится, 
помог случай. Шёл со студии, удручённый: роль не давалась ему. Почти машинально 
забрёл в парикмахерскую. Молоденькая неопытная парикмахерша подстригла его «под 
бокс»: коротенькие виски, голый затылок, небрежная чёлочка.
       Бернес говорил об этом как про «счастливую находку»: «Стрижка 
закончилась, я взглянул в зеркало и… увидел Дзюбина, который всётаки эти дни 
жил во мне, но носил чужую причёску, чужое лицо а сейчас, словно освободившись 
от грима, стал самим собой… Дома жена встретила меня испуганным возгласом: 
„Боже, что с тобой сделали?“ Вскрикнул и Луков, увидев меня на съёмке: 
„Наконецто нашёл! Нашёл!..“»
       Режиссёр оказался прав: случайность облегчила мучительный процесс 
вживания в роль. Аркадий Дзюбин ожил. И жить он будет вечно — на радость 
друзьям, назло врагам. «Эти жабы, — скажет он о фашистах, — не дождутся, шёб 
Аркадий Дзюбин умер».
       В повести Славина герой пел под мандолину: «Надену шляпу я, взбегу по 
трапу я, махну в Анапу я — там жизнь легка…», а также знаменитую «Раскинулось 
море широко» и песню благородного вора: «…и слезы катятся, братишечка, в тумане 
по исхудалому моему лицу…» Но был у Аркадия свой коронный номер — песня о 
портовых грузчиках, из которых он сам происходил: «Грубое лицо у меня впереди, 
грубая спина у меня позади и нежное сердце в груди…»
       По сценарию Дзюбин не пел. Знаменитая «Тёмная ночь» вошла в фильм 
совершенно случайно. То, как родилась эта песня, иначе как чудом назвать нельзя.

       Композитор Н. Богословский вспоминает:
       «В фильме никакие песни поначалу не планировались, должна была звучать 
только оркестровая музыка. Но както поздно вечером пришёл ко мне режиссёр 
картины Леонид Луков и сказал: „Понимаешь, никак у меня не получается сцена в 
землянке без песни“. И так поразительно поставил, точно, поактерски сыграл эту 
несуществующую ещё песню, что произошло чудо. Я сел к роялю и сыграл без единой 
остановки всю мелодию „Тёмной ночи“. Это со мной было первый (и, очевидно, 
последний) раз в жизни… Поэт В. Агатов, приехавший мгновенно по просьбе Лукова, 
здесь же, очень быстро, почти без помарок написал стихи на уже готовую музыку.
       Дальнейшее происходило как во сне. Разбудили Бернеса, отсыпавшегося 
после бесчисленных съёмочных смен, уже глубокой ночью (!) раздобыли гитариста, 
поехали на студию и, в нарушение правил, взломав замок в звуковом павильоне, 
записали песню. И Бернес, обычно долго и мучительно «впевавшийся», спел её так, 
как будто знал много лет. А наутро уже снимался в эпизоде «Землянка» под эту 
фонограмму.
       И «Шаланды» тоже придумал Луков. Я долго доказывал ему, что не стоит 
использовать в фильме чисто одесский колорит: неприятностей потом не оберёшься. 
Напоминал о жёсткой критике Утесова, исполнявшего песенки своего родного города,
 ссылался на незнание этого фольклора, предлагал другие интонационные решения 
песни. Луков был неумолим.
       В помощь мне студия дала объявление: «Граждан, знающих одесские песни,