яруса.
      Третий ярус башни устремляется вверх. Его венчает золоченая восьмигранная 
крыша с четырьмя круглыми окнами в массивных белокаменных рамах. В окнах – 
черные циферблаты главных часов государства.
      Над крышей – стройный, изящный восьмигранник, прорезанный узкими 
вертикалями проемов. Над ним высокая, тоже восьмигранная, золотая корона. А на 
ней вместо традиционного креста или бриллианта – тонкая стройная башенка – 
основание сверкающего шпиляиглы. И на самом верху – ангел с крестом в руке. От 
земли до вершины креста 112 метров. На 32 метра выше Ивана Великого.
      Только августовским днем 1720 года заиграли часы на колокольне. Над 
Петербургом зазвучала новая, непривычная музыка. И поплыла над рекой, будоража 
и удивляя обывателей. Тридцать пять больших и малых колоколов начиная с 
половины двенадцатого разлили окрест свой мелодичный перезвон.
      Петр Алексеевич ликовал. Сбылась еще одна мечта. И тут же изъявил желание 
подняться на колокольню, осмотреть механизм часов, а заодно оглядеть с высоты 
свой город.
      Государь с приближенными прибыл в крепость утром 21 августа. Откинули 
ружья на караул бравые часовые. Комендант, салютуя шпагой, прокричал рапорт. И 
тогда Трезини в своем самом лучшем камзоле шагнул навстречу царю. А тот, бросив 
на ходу короткое «показывай!», широко зашагал вперед.
      С каждым ярусом чуть умеряя прыть, государь поднялся на самый верх. 
Переведя дух, оглянулся и замерев в радостном восторге. Внизу овалом раскинулся 
большой город…
      После завершения колокольни сам храм достраивали, доделывали и украшали 
еще десять лет.
      Новый облик Петропавловской крепости и всему Петербургу придал 
построенный позднее Петропавловский собор. Камерюнкер Ф. Берхгольц записал в 
1721 году: «Крепостная церковь… самая большая и красивая в Петербурге; при ней 
высокая колокольня в новом стиле, крытая медными, ярко вызолоченными листами, 
которые необыкновенно хороши при ярком солнечном свете… Куранты на колокольне 
так же велики и хороши, как Амстердамские, и стоили, говорят, 55000 рублей. На 
них играют каждое утро от 11 до 12 часов, кроме того, каждые полчаса и час они 
играют еще сами собой, приводимые в движение большой железной машиною с медным 
валом…»
      Творение Трезини – колокольня Петропавловского собора с ее сияющим шпилем 
– остается главной отличительной приметой Петербурга.
      Но не только над созданием Петропавловской крепости трудился Трезини. 
Весной 1710 года, в середине двора теперешнего Эрмитажного театра, начали бить 
сваи под первый каменный Зимний дом. Дом этот не сохранился до наших дней, не 
сохранились его чертежи и модель, исполненные Трезини. Но уцелели документы о 
его строении и гравюра Алексея Зубова «Зимний дворец», по которой можно судить 
о требованиях царя и возможностях архитектора.
      Обширное, на тринадцать окон в ряд трехэтажное здание. В нижнем, высоком 
цокольном этаже хранились припасы и жила прислуга. Два верхних занимала семья 
государя. Правая и левая стороны дома (шириною в два окна каждая) резко 
выдвинуты вперед. Это ризалиты. Выделен и центр строения шириною в три окна. Он 
выступает на длину кирпича. К парадной двери с двух сторон ведут широкие 
лестницы. Шесть фонарей на высоких мачтах освещают их по ночам. По обеим 
сторонам дома служебные постройки, протянувшиеся в глубину двора. Между ними и 
домом – ворота с барочными фронтонами, на которых застыли кораблики с 
наполненными ветром парусами.
      Дворец построили из добротного красного кирпича – продолговатого, 
плоского и крепкого. Но по желанию царя его окрасили в белый цвет, позолотив 
оконные рамы и архитектурные детали. Этакий франт под тяжелым свинцовым небом 
среди болотной грязи и кривого подлеска.
      Строение государева Зимнего дома закончили осенью 1711 года. Царь был 
доволен. Трезини потрафил ему и тем самым укрепил свое положение.
      Трезини был не просто архитектором при Канцелярии городовых дел. Он 
фактически стал правой рукой царя по всем строительным делам в Петербурге: 
крепость, дворцы, пороховые погреба, соборы, отведение места для сооружения 
партикулярных домов, наблюдение за их пригожестью. И, наконец, гавани. Все надо 
было успеть исполнить с тщанием и аккуратностью.
      Не зря 23 июня 1719 года Петр издал указ:
      «Всяких чинов людям объявить, которые строят… по берегу Невы реки и по 
каналам по указу палаты, також которые впредь по указу будут строиться, и тем 
людям при тех своих палатах делать гавани таким образом, как сделано на 
Адмиралтейском острову по берегу большой Невы реки, против дому Федосея Скляева,
 а делать к двум домам одну гавань, как покажет архитектор Трезин».
      Петербург и сегодня бережно хранит приметы градостроительной деятельности 
Доменико Трезини. Одна из них – район от верховьев Фонтанки к востоку с его 
четкими, прямыми линиями теперешних улиц Воинова, Каляева, Чайковского, Петра 
Лаврова, Пестеля. Еще в 1712 году государь повелел архитектору сделать чертеж, 
по которому «на Первой линии строить каменное или мазанки, назади деревянное», 
чтобы выглядел берег Невы нарядным и представительным.
      Вторая примета – графическая сетка проспектов и линий Васильевского 
острова. Пожалуй, по размаху строительства, по затраченным силам, масштабам 
замыслов это главный труд в жизни Трезини. Значительнее, чем Петропавловская 
крепость. Хотя последняя потребовала от зодчего всей его жизни.
      Высшие учреждения страны призваны действовать согласованно, в нерушимом 
единстве. И дома их должны стоять плотно прижавшись друг к другу, как