Зеленина так описывает исполнение кульминационного момента пьесы, когда Иоанна 
узнает о падении короля: «Все существо ее превращалось в страстный порыв мольбы,
 жажды спасти родной народ. Она какимто особенным голосом произносила свой 
знаменитый последний монолог в цепях. Она почти не возвышала голоса и не 
прибегала к крику, голос ее только както увеличивался в объеме и нарастал в 
силе, которая в эту минуту ею владела… Ермолова простирала к небу скованные 
цепями руки, металась по небольшой площадке каменной лестницы, последние четыре 
строки произносила с такой силой, что казалось, вокруг нее рушатся своды и 
стены от невероятных взрывов ее воли и вдохновения…»
      После премьеры зрительный зал долго рукоплескал актрисе; не смолкали 
крики «браво»; сыпался дождь лавровых венков, цветов; так собравшиеся 
чествовали великую актрису.
      Любопытно, что Мария Николаевна, человек исключительной скромности, 
признавала роль Иоанны как единственную свою заслугу перед русским театром. 
Разумеется, это не так. Множество ролей Ермоловой по праву вошло в сокровищницу 
русского театра. Но несомненно, что Иоанна была одним из самых совершенных 
созданий в репертуаре актрисы.
      Спектакль «Орлеанская дева» шел в течение 18 лет с постоянным аншлагом. 
Через девять лет после премьеры он был перенесен на сцену Большого театра, так 
как Малый не вмещал всех желающих его посмотреть.
      В феврале 1892 года в бенефис Ермоловой была поставлена пьеса «Сафо» 
Грильпарцера. Божественная Сафо, так же как и другая «избранница богов» Иоанна 
д'Арк, совершила преступление, забыв свое призвание, пожелав испытать радости 
смертных людей и испить от чаши обычной любви, за что и заплатила смертью. Эти 
роли недаром были так близки Ермоловой: она не познала счастья в личной жизни и 
бессознательно играла самое себя.
      Н.А. Островский все лучшие роли поручал Гликерии Федотовой, так что 
Ермоловой приходилось выходить только на подмену, как, например, в «Грозе» или 
в «Бесприданнице». Но Мария Николаевна покорила драматурга своим талантом. Она 
сыграла восемнадцать ролей в пьесах Островского, создав ряд выдающихся образов: 
Весна в «Снегурочке», Лариса в «Бесприданнице», Евлалия в «Невольницах», 
Кручинина в «Без вины виноватых», Катерина в «Грозе». Другим шедевром Ермоловой 
была «Последняя жертва», в которой прослеживается история купеческой вдовы 
Тугиной, женщины простой, любящей, чистой сердцем. Ермолова была великолепна в 
роли Негиной в «Талантах и поклонниках». Зрители не могли сдержать слез, когда 
актриса в знаменитой сцене чтения письма Мелузова произносила: «Душа полна 
через край, сердце хочет перелиться».
      В ранней юности Ермолова любила «Грозу», причем играла в ней прекрасно; 
но со временем роль Катерины перестала ей нравиться, она с неудовольствием в 
день спектакля говорила: «Ах… опять „Грозу“ играть…»
      Поражает творческий диапазон актрисы. С равным успехом Ермолова играла 
римскую императрицу Мессалину в пьесе Аверкиева «Смерть Мессалины», еврейку с 
пламенной душой — Юдифь в трагедии Гуцкова «Уриэль Акоста» и молодую школьную 
учительницу Верочку Лонину в комедии Островского и Соловьева «На пороге к делу».
 У Марии Николаевны был «от природы поставленный талант», дававший ей 
возможность переходить от горных вершин трагедии к цветущим долинам комедии.
      И всетаки Ермолова была больше актрисой героикоромантического плана. 
Она выступала в пьесах Шекспира (Офелия, Джульетта, Катарина, леди Анна, 
Дездемона, Гонерилья, Имогена, леди Макбет), Шиллера (Мария Стюарт), Гюго 
(Мария Тюдор)… Однако актриса возразила С.Н. Дурылину, когда тот с восторгом 
назвал ее «дочерью Мочалова, его единственной наследницей»: «Какая я дочь Павлу 
Степановичу! Уж пусть я буду его падчерицей, но тогда нужно непременно 
добавить: Ермолова — внучатая племянница Михаилу Семеновичу Щепкину и живет в 
доме Щепкина».
      "Мария Николаевна Ермолова — это целая эпоха для русского театра, а для 
нашего поколения — это символ женственности, красоты, силы, пафоса, искренней 
простоты и скромности, — писал К.С. Станиславский. — Ее данные были 
исключительны. У нее была гениальная чуткость, вдохновенный темперамент, 
большая нервность, неисчерпаемые душевные глубины. Не будучи характерной 
артисткой, она в течение полувека, почти не выезжая из Москвы, чуть ли не 
ежедневно жила на сцене и действовала от своего лица, сама себя выражала. И, 
несмотря на это, в каждой роли М.Н. Ермолова давала всегда особенный, духовный 
образ, не такой, как предыдущий, не такой, как у всех…
      М.Н. Ермолова творила свои многочисленные и духовно разнообразные 
создания всегда одними и теми же, специфически ермоловскими приемами игры, с 
типичным для нее многожестием, большой порывистостью, подвижностью… с вспышками 
вулканической страсти, достигающей крайних пределов, с изумительной 
способностью искренне плакать, страдать, верить на сцене.
      Внешние данные Марии Николаевны были не менее замечательны. У нее было 
превосходное лицо с вдохновенными глазами, сложение Венеры, глубокий, грудной, 
теплый голос, пластичность, гармоничность, ритмичность даже в метании и порывах,
 беспредельное обаяние и сценичность, благодаря которым самые ее недостатки 
обращались в достоинства".
      Ермолова на сцене была искренней, трагически правдивой. Надев костюм Сафо,
 Марии Стюарт или королевы Анны, она с этой минуты жила жизнью только этой 
женщины, видела все только ее глазами, слушала только ее сердцем…
      Однажды на репетиции пьесы Шекспира «Ричард III» Ермолова — Анна стояла у 
гроба горячо любимого мужа. Слезы застилали ей глаза, она вся — скорбь. Анна с 
необыкновенным проникновением произносит прощальные слова, устремив свой взор 
на лицо покойного. Актеры, служащие сцены, замерев, слушают и смотрят на