желание любить ее, искать ее и достигнуть, крепко обнять и удержать". В своей 
"Исповеди" (в которой изложена подробная история его обращения к Богу) он 
говорит: "Эта книга преобразила мое сердце... изменила мои помыслы и желания; 
опостылела для меня вдруг всякая суетная надежда, и я жаждал с невероятной 
страстью бессмертной мудрости..." Но это похвальное настроение имело для него и 

дурные последствия. Когда Августин решил внимательнее изучить Священное Писание,
 
слова евангелия показались ему слабыми и грубыми по сравнению с цицероновским 
стилем. "Я был слишком заносчив, - признавался позже Августин, - чтобы оценить 
его простоту, слишком поверхностен, чтобы проникнуть в сердцевину. Писание 
требует детской простоты души и ума взрослого,
БЛАЖЕННЫЙ АВГУСТИН
235
я же презрел детское и в своей спеси только мнил себя взрослым".
Путь Августина к Христу оказался долгим и окольным. Окончив курс риторики в 
Карфагене, он вернулся в свой родной город и некоторое время преподавал там 
красноречие. Но при первой возможности он возвратился в Карфаген. Все время 
своего пребывания здесь, с 19 до 28 лет, он находился под сильным влиянием 
манихеев. Как он сам признавал, одной из главных причин этого было непонимание 
истинной природы зла. Обращаясь к Богу в своей "Исповеди", Августин говорит: 
"Зло я мыслил как некую темную и бесформенную величину... Благочестие мое не 
могло допустить, чтобы Бог мог сотворить нечто злое, и потому я верил, что 
существуют два противоположных друг другу начала, вечные и бесконечные, но 
только злое поуже,
а доброе - пошире... Так как невежество мое считало зло субстанцией, причем 
телесной и разлитой в пространстве, то я полагал благочестивым верить, что Ты 
не 
создал этой субстанции и не от Тебя произошло то, что я считал злом. Спасителя 
же нашего, единородного Сына Твоего, я представлял себе исшедшим из самой 
светлой части твоего вещества... Я не мог представить себе, чтобы Он, обладая 
такой природой, мог родиться от Девы, ибо это означало бы смешение природ, то 
есть осквернение высшей природы, о чем я тогда и помыслить не мог Я не допускал 

возможности воплощения, ибо боялся, что Он этим бы осквернился!"
Разочарования в манихействе пришло к Августину на двадцать девятом году жизни 
из-за неспособности этого учения объяснить многие физические явления окружающей 

действительности. "К тому времени, - вспоминал Августин, - я прочел немало книг 

разных философов и, сравнивая их положения с бесконечными манихейскими баснями, 

начал приводить к выводу, что слова тех, у кого хватило ума исследовать 
временный мир, хотя они и не обратились к Господу, звучат убедительней... У них 

было сказано много верного о природе, их разумные объяснения подтверждались 
вычислениями, сменой времен, движением звезд. Я сравнивал все это со словами 
Мани, приведенными в его многочисленных сочинениях, и не находил ни одного 
стоящего рассуждения ни о солнцестояниях, ни о равноденствиях, ни о затмениях, 
ни вообще о чем-либо таком, о чем говорилось в книгах мирской премудрости..." 
Его рвение к Мани после этого сильно охладело.
Как раз в это время, в 383 г., Августин переехал в Рим и стал там преподавать 
грамматику. "Сперва у меня было лишь несколько учеников, но постепенно имя мое 
становилось все более известным", - вспоминал он. Впрочем, Достигнутый успех не 

удовлетворял Августина. Через полгода, узнав, что к префекту Рима поступило 
прошение из Медиолана подыскать для их города
236
100 ВЕЛИКИХ ПРОРОКОВ И ВЕРОУЧИТЕЛЕЙ
учителя риторики, он пустил в ход все свои связи для того, чтобы занять 
вакантное место. И это ему удалось.
В Медиолане Августин прожил три года и испытал настоящий духовный кризис. 
Сначала, разочаровавшись в манихействе, он поддался влиянию философской секты 
академиков (в современной терминологии - скептиков). Он объяснял это тем, что, 
отчаявшись найти дальнейшее удовлетворение в мани-хейском учении, был увлечен 
утверждением академиков о том, что надо во всем сомневаться, так как человеку 
не 
дано постичь истину. Однако подобного рода учение не могло надолго заполнить 
пустоту в его душе. В этот критический период Августин нашел спасение в 
философии Платона и неоплатоников. В особенности многим (как и все отцы церкви 
IV в.) он был обязан Плотину. Сочинения этого величайшего мыслителя поздней 
античности стали тем последним звеном в цепи духовных исканий Августина, 
воссоединившим его с христианством.
Первый, с кем познакомился Августин по приезде, был знаменитый на всю империю 
медиоланский епископ Амвросий. "Сей человек Божий отечески принял меня, - 
вспоминал он, - и я сразу полюбил его, вначале, правда, не как учителя истины, 
найти которую в Церкви... я тогда и не мечтал, но как человека доброго и 
благожелательного. Я прилежно выслушивал его проповеди, но не ради их 
содержания, меня интересовало, соответствует ли его красноречие его славе".